– Я все понимаю, Таня, – твердил он с исказившимся лицом. – Но мы живем невозможной жизнью. Где нам можно…
– Прямо здесь, – прошептала она, густо покраснев и не глядя на него.
Вошла ночная медсестра, проверила, как Таня, и удалилась, недовольно поглядывая на Александра. Оба молчали, пока она не вышла.
– Прямо здесь! – взорвался Александр. – Со всеми этими бабами за дверью? Пятнадцать минут прямо здесь? Этого ты хочешь?
Татьяна не ответила. Ей казалось, что хватило бы и пяти минут, даже если бы комната была полна медсестер. Но глаза были по-прежнему опущены.
– Ладно, и что потом? – допрашивал Александр. – Какое у нас будущее? У тебя?
– Не знаю! – выпалила она, кусая губы, чтобы не заплакать. – Как у всех.
– Все обжимаются в пустых переулках, прислонив девушку к стене! – воскликнул Александр. – На скамейках в парке, в своих бараках и коммунальных квартирах, пока родители спят на диване! Все остальные не делят постель с Дашей. У всех остальных нет Дмитрия! – Он отвел глаза. – Все остальные – не ты, Танечка.
Она отвернулась от него.
– Ты достойна лучшего.
Она не хотела, чтобы он видел ее слезы.
– Я пришел, чтобы извиниться и сказать, что больше этого не допущу.
Она зажмурилась, пытаясь не дрожать.
– Хорошо.
Александр обошел кровать и встал перед ней. Татьяна поспешно вытерла лицо.
– Татьяна, пожалуйста, не плачь, – попросил он. – Прошлой ночью я пришел, чтобы пожертвовать всем, включая тебя, лишь бы заглушить горевший во мне огонь, который пожирает меня с самой первой нашей встречи. Но Господь заботится о тебе, и он остановил нас, а еще важнее, остановил меня, и разум мой прояснился… – Александр помедлил. – Хотя я все так же отчаянно желаю тебя… – Он вздохнул и замолчал.
Язык не повиновался Татьяне.
– Ты и я… – начал он, но тут же осекся. – Не в то время мы встретились.
Она повернулась на спину и прикрыла рукой лицо. Не то время, не то место, не та жизнь.
– Разве ты не мог хорошенько все обдумать, прежде чем прийти сюда вчера?
– Я не в силах не видеть тебя. Прошлой ночью я был пьян. Зато сегодня – трезв. И прошу прощения.
Слезы душили Татьяну. Выяснять что-то не было сил. Александр вышел, не коснувшись ее.
Луга горела. Толмачево пало. Солдаты немецкого генерал-фельдмаршала фон Лееба перекрыли железнодорожное полотно Кингисепп – Гатчина, и, несмотря на все усилия сотен тысяч добровольцев, рывших окопы под орудийным огнем, укрепления не могли сдержать гитлеровцев. Несмотря на все приказы отстоять железную дорогу, она была взята.
Татьяна по-прежнему лежала в больнице, не в силах ходить, не в силах держать костыли, не в силах стоять на сломанной ноге. Не в силах закрыть глаза и видеть что-то, кроме Александра.
И рана в сердце не заживала.
И пламя не угасало.
В середине августа, за несколько дней до ее выписки, дед и бабка пришли сказать, что они уезжают из Ленинграда.
– Танечка, – плакалась бабка, – мы слишком стары, чтобы оставаться в городе во время войны. Просто не переживем налеты, сражения и осаду. Твой отец требует, чтобы мы покинули город, и он прав. Нужно ехать. В Молотове нам будет лучше. Дед получил назначение в школу, а летом мы останемся в…
– А Даша? – с надеждой перебила Татьяна. – Она тоже с вами?
– Даша не хочет оставлять тебя.
«Это не меня она не хочет оставлять», – подумала Татьяна.
Дед сказал, что, когда Татьяне снимут гипс, она, Даша и, может, двоюродная сестра Марина тоже отправятся в Молотов.
– Сейчас тебе чересчур трудно двигаться, – добавил он.
Еще бы! Теперь Александр уже не понесет ее на руках!
– Значит, Марина пока еще здесь? – спросила она.
– Да, – кивнул дед. – Твоя тетя Рита очень больна, а дядя Боря – безвылазно на Ижорском заводе. Мы спросили, не хочет ли она поехать с нами, но она ответила, что не может оставить мать в больнице, тем более что отец вот-вот вступит в бой с немцами.
Отец Марины, Борис Разин, был инженером на Ижорском заводе, таком же большом предприятии, как Кировский, и теперь, с наступлением врага, рабочие, продолжая выпускать танки и снаряды, одновременно готовились к сражению.
– Уж Марине-то следовало бы поехать с вами, – заметила Татьяна. – Она не слишком хорошо переносит трудности.
– Да, мы знаем, – кивнул дед. – Но, как всегда, узы и связи любви и семьи препятствуют людям спасать себя. К счастью, между мной и бабушкой не просто узы, а цепи. Поэтому мы всегда вместе.
Он улыбнулся бабушке.
– Помни, Танечка, – сказала та, поправляя внучке одеяло, – мы с дедом очень тебя любим. Ты ведь знаешь это, верно?
– Конечно, бабушка.
– Когда приедешь в Молотов, я познакомлю тебя со своей лучшей подругой Дусей. Она стара, очень религиозна и обязательно съест тебя, как только увидит.
– Здорово, – пробормотала Татьяна, слабо улыбаясь.
Дед поцеловал ее в лоб.