Медовые дни

– Иногда люди предпочитают тех, кто им вроде бы не подходит, – сказал Антон, толкая калитку. – И вообще, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Если ты не предложишь ей дружбу – как ты узнаешь, что она о тебе думает? Так и будешь страдать по ней до конца учебного года? Кстати, если я правильно понял, на будущий год тебя переводят в другую школу. Ты об этом не забыл?

В клубе Даниэль сел рядом с Антоном.

– Будешь моим ассистентом, – сказал Антон и погладил его по голове. – Идет?

Но Даниэлю, еще не усвоившему все правила игры, вскоре наскучило следить за ходом партии, и он стал разглядывать шахматистов.

Если ты за шесть лет меняешь четыре школы, у тебя волей-неволей развивается острая наблюдательность – иначе не выжить. Ты учишься замечать вещи, на которые раньше не обратил бы внимания. Например, в первый же школьный день в Городе вина Даниэль понял, что их классная руководительница терпеть не может свою работу – хотя она все время улыбалась, было очевидно, что она ждет не дождется годичного отпуска; что хулиган Цахи Бренер стесняется своих поношенных кроссовок, доставшихся от брата; что Наоми, на всех торжественных мероприятиях игравшая на фортепиано, мечтает играть на гитаре; что приезжавшая за ним мама, расфуфыренная, словно собралась на концерт, смущалась, ловя на себе любопытные взгляды, и торопила его скорей садиться в машину, хотя они никуда не спешили.

Когда Шпильман подставил под удар своего ферзя, Даниэль заметил, как у него подрагивает верхняя губа, и шепнул Антону:

– Осторожно, ловушка.

– Уверен? – удивился Антон и отдернул руку от коня, которым собирался бить ферзя.

Верхняя губа у Шпильмана задрожала сильнее.

– Сто процентов, – подтвердил Даниэль.

– Молодец, Даник! – Антон, еще раз изучив положение фигур на доске и разгадав замысел противника, хлопнул мальчика по плечу.

Через несколько ходов он добился столь явного преимущества, что откинулся на спинку стула, взял горсть маслин и принялся с удовольствием их посасывать.

В этот момент в микве появились какие-то незнакомцы. Они пришли без шахматных досок и без банок с маслинами.

– Добрый день, – на иврите поздоровались они.

Шахматисты уставились на них.

– Мальчик, – обратился к Даниэлю один из пришедших, чье лицо показалось ему знакомым, – ты говоришь на иврите?

Даниэль кивнул.

– Скажи им, что их пребывание здесь незаконно. Скажи, что они должны немедленно очистить помещение.

Даниэль молчал. Он вдруг вспомнил, где видел этого человека с грустными зелеными глазами. На больших щитах на въезде в город. «Поздравляю с Песахом, праздником весны! Мэр Авраам Данино».

– Мальчик, – снова обратился к нему тот же мужчина. – Почему ты не переводишь?

– Чего они от тебя хотят? – прошептал ему Антон.

– Чтобы я перевел то, что он сказал, – ответил Даниэль. – Э-э-э… Антон, по-моему, этот человек – мэр города.

– И что он говорит?

– Что вам нельзя тут находиться. По-моему, он сказал, что это незаконно.

– Скажи мэру, – попросил Антон, – что мы крайне тронуты тем, что он наконец-то почтил нас своим визитом, и будем рады обсудить с ним любую тему. Но только после закрытия клуба. То есть в половине третьего.

По бокам от мэра стояли его спутники: молодой мускулистый мужчина (чем-то напомнивший Даниэлю тигра) и молодая женщина с серьезным, как у учительницы, лицом, но с озорными, как у школьницы, глазами. Несмотря на присутствие между ними мэра, Даниэль почувствовал, что эту пару связывает какая-то невидимая нить. Между тем троица, сбившись в тесный кружок, приступила к совещанию. Впрочем, то, как держался мэр, позволяло предположить, что у него есть конкретный план, а с остальными он совещался исключительно для самоуспокоения.

– Скажи им, – попросил он Даниэля через несколько минут, – что в половине третьего мы будем ждать их возле миквы. Надеемся встретиться с делегацией от жителей квартала, уполномоченных вести переговоры.

– Хорошо, – согласился Антон и попросил Даниэля добавить: – Нам неудобно вести переговоры с такими уважаемыми людьми на улице. Скажи, что я приглашаю их в гости.

* * *

Первым в дом вошел Бен-Цук. Следом за ним – с рукой в штанах по самые гениталии – Данино. Замыкала шествие Батэль. Обстановка показалась Бен-Цуку смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить откуда, и это вызвало у него легкое беспокойство. Он несколько секунд в растерянности стоял в прихожей.

– Похоже на дом деда Нахума, правда? – прошептала ему на ухо Батэль.

В кибуце Бен-Цук жил у приемного деда Нахума, который наотрез отказывался признавать себя таковым. «Я тебе не дед, а ты мне не внук, – ворчал он. – Я ничего тебе не должен. Если бы ты мне не нравился, я бы тебя и на порог к себе не пустил».