Медовые дни

Обычно Антон тоже откидывался на спинку стула. Обычно в этот час они слушали концерт ре минор. В исполнении оркестра шакалов.

Но не сегодня.

«Красный орел! Красный орел!» – грохотала система оповещения секретной базы, сзывающая солдат на учения. Антон наклонился вперед.

– На моего отца кто-то донес, – сказал он, когда стихла сирена. – Вначале мы не знали, кто это сделал. Доносчик написал, что он прячет продукты, и ночью… Ночью за ним пришли люди в форме, от которых воняло мерзлой картошкой. Они колотили в дверь, и папа пошел открывать. Он был в синей пижаме. Они велели ему одеться и собираться на допрос. Мама заплакала, а он сказал: «Даша, это же просто допрос. Я скоро вернусь». И все.

– Что «все»?

– Больше мы его не видели.

– Теперь я понимаю, почему ты не любишь солдат.

– Ничего ты не понимаешь, – зло пробурчал Антон.

– Ну так объясни.

– На отца донес Михаил, – проговорил он, глядя в темноту.

– Михаил? Твой брат? – не поверила она.

– Да. Ему в школе промыли мозги. Внушили, что кулаки – враги революции, а частная собственность – угроза для безопасности страны.

– И он донес?

– Пошел к учительнице и настучал, что папа у себя во дворе выращивает помидоры. Той ничего не оставалось, как передать это директору, а директор сообщил об этом куда следует.

– Но вы-то как об этом узнали?

– Мы не узнали. Нам такое и в голову не могло прийти. Если бы он сам не признался, я бы так ничего и не узнал. Но он признался. Ночью. Перед тем как сбежать из дома. «Теперь, – говорит, – ты все знаешь и можешь делать что хочешь».

– Сколько тебе было?

– Шестнадцать. А Михаилу четырнадцать. Я любил его. По ночам мы обнимались ногами.

– Как это?

– Я прижимал свою правую ногу к его левой. Потому что он боялся темноты. Истории всякие ему рассказывал. Веселые. Он хохотал до изнеможения, а потом засыпал. Так я и начал всем этим заниматься: сочинять истории и писать письма. Из-за Мишки.

При слове «Мишка» голос у Антона дрогнул, и Катя накрыла его руку своей ладонью.

– И что ты сделал? – спросила она. – Ну, когда он все тебе рассказал.

– Ничего, – ответил Антон. – Я знал: если я его выдам, старшие братья найдут его и убьют.

– Наверно, это непросто: носить в себе такую тайну.

– Тогда все жили двойной жизнью. – Антон высвободил свою руку и в упор посмотрел на Катю. В его голосе неожиданно прорезался металл. – Не мне тебе объяснять. Дня было не прожить, чтоб хоть раз не солгать.

– Все равно, Антон. Быть единственным человеком в семье, который знает…

– Это-то как раз пустяки, Катя. У меня были проблемы и серьезнее.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему, по-твоему, я стал слесарем? Ты не задавалась вопросом, почему такой человек, как я, не поступил в университет?

– Честно говоря…

– Потому что я попал в черный список – вот почему. Из-за отца. Попал в черный список и не мог из него выбраться.

– Я не знала… Ты не…

– Ладно, не бери в голову. Если бы я знал, что ты так расстроишься…

– Прости, – сказала она и подавленно умолкла.

Завыли шакалы. Кате показалось, что сегодня они воют на октаву выше. «Интересно, Антон это заметил?»

Она придвинула к нему стул и положила голову ему на плечо. Вскоре вой шакалов заглушила сирена, означающая окончание учений.

– А все-таки хорошо, что ты мне это рассказал.

– Я никогда никому этого не рассказывал, – сдавленным голосом произнес Антон. – Даже первой жене.

– Ну, это-то как раз не удивительно. Ты же был женат на ведьме.

– Точно! – Он впервые за этот вечер улыбнулся.

Потом обнял ее за плечи и прижал к себе:

– Какой прекрасный день!

– Ради таких дней стоит рождаться на свет, – сказала она и сунула руку ему между ног. В качестве напоминания.

– Выпьем за баню! – Он поднял воображаемый бокал.

Она сделала то же и чокнулась с ним.

– Я тебя знаю. Завтра весь квартал будет в курсе того, чем мы там занимались.

– А ты против? – удивился он.

– Я бы предпочла, чтобы ты с этим не торопился. Мне немного не по себе от того, что мы там делали. В смысле, я рада, что мы это сделали, но мне не нравится, что мы делали это именно там. Я хочу сказать… Там не просто устроены два отделения – женское и мужское. Я помню, как моя прабабушка… Не знаю… Может, это не просто баня? Может, это как-то связано с религией? Вдруг это сакральное место? А мы по незнанию… его осквернили?

– А мне до лампочки, – ухмыльнулся Антон. – Это ваша религия, еврейская, а не моя.

– А мне не до лампочки. – Катя отодвинулась от него. – Я же не говорю, что мы не должны… Ни в коем случае… Я просто прошу тебя: давай пока это не афишировать.

– Договорились, котик. Твое желание для меня закон.

Но на следующее утро, когда они снова пришли в микву, то обнаружили, что калитка распахнута, а банщицы нет. Антон открыл дверь в мужское отделение и от изумления едва не потерял дар речи: его взору предстал спектакль с участием двух актеров.

* * *

Пять дней Бен-Цук соблюдал строгий пост, то есть воздерживался от общения с Айелет.

Данино приказал: «Держись от этой банщицы подальше. Отныне ты должен постоянно быть у меня на виду и присутствовать на всех совещаниях в рамках избирательной кампании».

Бен-Цук понурил голову и подчинился.