Медсанбат-0013

Его награждали, мирились с его тяжелым характером, отвечая на все претензии к нему односложно: «Зато хирург — будь здоров». И по сю пору служил бы он в своей краснознаменной стрелковой дивизии, не произойди непредвиденная история. Во время боевой операции из армии приехал новый поверяющий, тоже хирург. Врач этот был не старше майора Малыгина, но до войны поработал в клинике и считал себя крупным специалистом в области хирургии. Более того, пытался всем своим подчиненным привить клинические навыки и клинические порядки, или, как он называл, «клиническую культуру». Его требования, может быть, и были справедливы, но они не учитывали одного важного обстоятельства — боевой обстановки, боевых условий работы. Когда и рад был бы работать по всем правилам, да условия не позволяют.

У Малыгина не было преклонения перед авторитетами клиники, перед армейским начальником. Он-то хорошо знал, что врач из клиники еще не означает, что он отличный хирург, потому что в клинике больше наукой занимаются, а практическими делами меньше, поскольку основные операции проводит завклиникой, профессор, а помощники годами крючки держат или аппендицит удаляют.

И когда армейский начальник напустился на него за «неклиническое отношение», он на этот раз не выдержал и предложил: «А вы сами попробуйте». Сказано это было в присутствии многих врачей, и армейскому начальнику, чтобы не уронить своего авторитета, пришлось встать к столу. Вот тут-то все и увидели, что их ведущий хирург майор Малыгин работает не хуже начальника-полковника и уж во всяком случае быстрее...

Откликнулось через полгода: майора Малыгина отозвали в резерв фронта, а оттуда он попал во вновь сформированный медсанбат танкового корпуса…

— Капитан Дорда, — распорядился ведущий, — сходите в сортировку, узнайте, что там и как.

Поводя затекшей шеей, он подошел к столу и склонился над очередным раненым. Через минуту послышалось:

— Пиан... Держать... Пошире... Дайте другой зажим.

25

Вернулся капитан Дорда, доложил:

— Там полный джентльменский набор: живот, пневмоторакс, ампутэ, двое шоковых. Ха-а...

Он достал из кармана книжечку и стал что-то записывать в нее.

— Работать, — буркнул ведущий.

— Секунда, а то забуду. Такая татуировочка.

— Гм... Нашли чем...

— Узнаете — надорветесь.

Ведущего заинтриговали слова Дорды.

— Ну, что там? — спросил он, не отрываясь от дела.

— «Вот что нас губит...»

— Старо.

— Не скажите... Под этими словами рисуночек... Ни за что не угадаете.

— Карты, водка, женщины.

— Нет, шеф, нет... Рак! Рак с клешнями.

Ведущий хмыкнул.

— Почти научное предвидение. — И уже добродушнее произнес: — Приступайте.

Сам он почти полчаса возился с раненным в живот и не мог понять, в чем дело. Ранение было многоосколочным. Он удалил часть кишечника, наложил швы, перевязал сосуды. Однако кровотечение продолжалось, и «выйти из живота» нельзя было.

Тот, кто не понимает работу хирурга, думает, что вся суть её состоит в том, чтобы разрезать, удалить, зашить. Но главное в диагностике, во множестве оттенков, которые имеет каждая операция, — в многочисленных больших и малых задачах, требующих решения непосредственно за операционным столом. Нет стандартных операций, нет похожих болезней. Каждая операция, по существу, загадка, которую необходимо отгадать в короткий срок, перед раскрытой раной.

Резекция желудка — это резекция желудка, аппендицит — это аппендицит, но иногда желудок настолько поражен, что наложить анастомоз можно лишь с большим трудом, а аппендикс прильнет где-нибудь к селезенке так, что его не сразу найдешь, и весь предварительный план рушится по ходу самой работы.

— Еще иглу, — по привычке запрашивал ведущий, протягивая руку и заранее зная, что именно сейчас в ней окажется иглодержатель с заправленной ниткою иглой.

— Какого черта! — выругался ведущий.

Усталым сознанием он не мог сообразить, в чем дело. Он шил, а шва не было. Работал он механически, иначе и не мог столько суток работать. И когда попадались стандартные раненые со стандартными поражениями, все шло нормально. А сейчас был исключительный случаи. Для того чтобы его понять, требовалось напряжение мысли. А голова тяжелая и гудит, и ничего не соображает.

— Дайте хорошую нитку. Эта рвется.

— Шелк нормальный, — произнесла Виктория. — Он не должен рваться.

Её ровный тон — голос, каким она разговаривала во время работы, слегка встряхнул ведущего. Он с трудом приподнял голову, на мгновение закрыл глаза и потом осмотрел операционное поле как будто другим взглядом. И понял, что действительно шелк ни при чем. Рвется ткань, а не нитка. Оказывается, он удалил не весь пораженный участок, точнее — выявился еще один участок, требующий удаления.

— А вы-то что? — спросил ведущий своего ассистента.

— А что я?

— Не видели?

— Не видел.

— Гм... Работаем.