Медсанбат-0013

— Это, товарищ гвардии... — бросился объяснять Галкин. — Комбат приходют и приказывают доставить вам палатку. А мы, значит, и думаем: уж и развернем заодним. Чего уж...

— Молодцы, — повторил Сафронов и, поняв, что ему сейчас тут делать нечего, подозвал Фортунатова: — Пойдите к командирам рот, передайте приказание: пусть получат обмундирование... Хотя... я сам. Вы все равно не знаете, где и у кого получать. Галкин, — окликнул он и устремился туда, где кипели земляные работы.

— Товарищ гвардии... — поспешая за ним, произнес Галкин. — Шибко ходите... — И, не услышав ответа Сафронова, помолчал и неожиданно добавил после паузы:

— Землицей пахнет. Вот ведь как. Я её, можно сказать, перерыл прорву. Ежели сложить, так через всю Россию канава будет, а вот так не чуял, потому как в работе оно не чувствуется. А вот со стороны... — Он с наслаждением глубоко вздохнул и повторил: — Землицей пахнет.

Сафронов сдержал себя, чтобы не остановиться и не обнять своего санитара, — так он говорил искренне, от сердца, что его слова тронули и вызывали симпатию. «Для него это не просто запах. Земля для него кормилица. Он с детства с нею. Она для него как живая».

А вслух сказал:

— Сейчас проводишь людей, к капитану Колодкину. Скажешь — от меня. За обмундированием.

— Слушаюсь, — тотчас откликнулся Галкин. И после паузы: — А к нам-то зайдете, товарищ гвардии капитан? Все по вас шибко соскучились.

— Когда освобожусь, — ответил Сафронов, изо всех сил стараясь не подать вида, что его тронули слова санитара.

А свободного времени не было и на самом деле. Весь день Сафронов носился что-то дополучать, дописывать, к нему обращались за помощью и советом. Нагрузка была не меньше, чем при боевой операции, но на этот раз он сам диктовал ритм своей работы, сам был хозяином положения. И если где-то что-то не получалось, он отдавал приказание — и слабое место подпирали руки и плечи его подчиненных.

— Товарищ капитан, рана открылась.

— Товарищ капитан, боли усилились.

Он видел, что люди жалуются не напрасно, и лично повел их в перевязочную медсанбата. У палатки столкнулся с ведущим хирургом. Тот сразу понял, в чем дело, буркнул через плечо:

— К вашему приятелю. Это как раз ему по силам.

Штукин слышал иронические слова ведущего, но поднес палец к губам, предупреждая вопрос Сафронова. После того как помощь раненым была оказана, они вместе вышли из перевязочной.

Штукин по привычке снял очки, протер их полою халата и произнес невозмутимым тоном:

— Все логично. Мой враг эфир побеждает. Ведущему это теперь известно, и реакция его вполне адекватная.

— Я бы на твоем месте всё-таки поговорил с замполитом, — посоветовал Сафронов.

— Он прав, — повторил Штукин и обратился с вопросом: — Ну а ты-то? Доволен? Чувствуешь удовлетворение?

— Представь себе, да. Двести человек. Вон они, можешь увидеть.

— Не обольщайся. — Штукин замялся.

— Да что вы все? Замполит чего-то недоговаривает, и ты еще...

— Да тут... без тебя... Одним словом, ведущий всего этого не одобряет и вообще говорит, что команды выздоравливающих не для танковых соединений.

— Ничего, — бодро произнес Сафронов. — Легко убедиться в полезности начатого дела.

— Видишь ли, сейчас действительно темпы такие... — начал было Штукин, но Сафронов похлопал его по плечу и поспешил к себе: несделанной работы еще оставалось много.

К вечеру все было готово. Палатка обихожена, медикаменты расставлены, землянки вырыты, нары сделаны и застланы свежей травой, даже линейка для построений посыпана песком и утрамбована ногами солдат.

Наблюдая мимоходом за работой своих подчиненных, еще не совсем здоровых людей, Сафронов ловил себя на мысли о том, что он восхищается усердием их. «Вот взялись! Вот трудятся, ребятки! Молодцы. Не ожидал».

На вечернем построении он поблагодарил всех за проделанную работу и едва удержал себя, чтобы не пожать руки командирам рот. Оба — и Новак и Сенченко — стояли рядом, с устало опущенными плечами, — видно, и сами не были в стороне от дела, — и совсем не ожидали благодарности. Они выполняли задачи и посложнее. Сафронов уловил разницу настроений: праздничного — в себе и обычного, будничного — в них, и заключил свое короткое обращение сухо:

— Завтра подъем в семь ноль-ноль. После завтрака построение и развод по работам. Это называется трудотерапия, и большинству из вас она показана.

43

Фронт продвинулся далеко вперёд. Лишь по вечерам да ранним утром до леса долетал гул отдаленной канонады. И днём и ночью над головами пролетали самолеты, но к их гудению привыкли, как к порывам ветра, и уже не обращали внимания. Это были свои самолеты, и летели они бомбить фашистские позиции. Давно уже не раздавалась команда «воздух», хотя НШ продолжал давать соответствующие инструкции и ежедневно напоминал о наблюдении за небом.

Медсанбат снова жил неторопливой, будничной жизнью.