Медсанбат-0013

Но Сафронов теперь был доволен своей судьбой. Лишь он, один он, продолжал работать в боевом ритме. Лишь он, один он, был сейчас самым занятым человеком в медсанбате. Даже Галина Михайловна не трудилась, даже у нее, в её госпитальной палатке, не было ни одного человека. А у Сафронова целых двести. И все они требовали присмотра, ухода, лечения. Все они находились под его началом, в его ведении, и за каждого в отдельности он отвечал головой.

Дисциплина вроде бы наладилась. Назначенные им командиры выполняли свои обязанности аккуратно и точно. Самоволок не было. Случаев пьянства не было. Но появилась новая опасность: скука, безделье, а они могли привести людей к нарушению порядка.

Сафронов обращался к комбату, замполиту, заму по МТО с одной-единственной просьбой:

— Дайте работы моим молодцам. Займите их хоть чем-нибудь. Они не откажутся.

Уже переделали все, что нужно было и не совсем нужно: привели в образцовый порядок территорию, перебрали хозяйственное и аптечное имущество, отремонтировали машины. Больше работы не было. А двести человек ждали её. Их необходимо занять во что бы то ни стало.

Сафронов пригласил к себе в палатку командиров рот:

— Так что же будем делать, товарищи? Чем займем людей?

Командиры рот переглянулись, но не ответили, хотя по выражению их лиц Сафронов уловил: они понимают важность и своевременность его вопроса.

— А что, если организуем обычные занятия, начнем со строевой подготовки?

— Можно, — тотчас отозвался Сенченко.

Новак промолчал. Он был офицером-танкистом, а они — это знал Сафронов — не очень уважают строевую. Зато Сенченко, пехотинец, принял его предложение нормально.

— Что ж, — в шутку спросил Сафронов, — будем голосовать? Два — за, один — против.

— Не будем, — отозвался Новак. — Но только шагать в ногу не все могут.

— А это мы отрегулируем, — заверил Сафронов.

На утренней поверке он сказал, обращаясь к строю:

— С сегодняшнего дня начинаем занятия: строевая, тактика, материальная часть оружия. А то, я боюсь, вы отстанете от товарищей, забудете, как на курок нажимать. — По строю прошел легкий смешок. Сафронову приятно было ощущать это единение со своими подчиненными. Оно появилось с некоторых пор, вот здесь, в этом лесу, и доставляло ему удовлетворение. — Вопросы есть?

— Есть, — из строя, как положено, вышел солдат с палочкой в правой руке. — А в часть разрешите?

— В часть пойдете, когда палочку бросите.

— Так все равно ж заниматься. Там хоть сто пятьдесят гвардейских.

— Вот этого не обещаю, — сказал Сафронов. — А в строй вернуть полноценным бойцом обязуюсь.

Вопрос солдата с палочкой оказался не праздным. На вечерней поверке они недосчитались двух человек. В медсанбат к сестричкам снова начали приезжать гости. Одни из этих кавалеров и прихватил с собой однополчан из батальона выздоравливающих.

— Я это дело запрещаю, — объявил Сафронов перед строем. — Не знаю, как они обойдутся без справки. Мы сообщим куда положено. Думаю, действия сбежавших солдат не одобрят, хотя и уехали они в часть, ближе к передовой. Но у нас здесь не проходной двор. Куда хочу — туда еду. У нас тоже воинская часть. И я работаю на вас, а не на себя.

Ему не возражали.

Сафронова часто навещали товарищи, все, кто был свободен от службы. Кажется, не было ни одного человека в медсанбате, который не побывал бы у него в палатке. Его сестры — Люба и Стома — так те просто дежурили попеременно. Даже НШ и тот не удержался, заглянул на строевую песню. Он обошел землянки, посмотрел, как маршируют солдаты, а потом наведался к Сафронову.

— Сель ясна, — минуту наблюдая за работой Сафронова, произнес НШ. — А вот каков принсип?

— Принцип, — объяснил Сафронов, — лечить без отрыва от занятий, не дать расслабиться, потерять боевой тонус.

— Ну что ж, — одобрил НШ и кивнул на прощание, как старому товарищу.

Капитан Чернышев появлялся шумно:

— Трудишься, дядя Валя? Не могу отказать себе в удовольствии. Уж больно хорош ты на своем троне.

Сафронов действительно сидел у столика на высоком деревянном кресле — и впрямь как на троне. Появление этого кресла имело небольшую историю. Его тайно привезли сюда сами раненые из того поместья, а затем торжественно вручили Сафронову. Теперь он сидел на нем во время приема, чуть возвышаясь над пациентами, отдавая приказания сестрам или спускаясь на землю, чтобы лично осмотреть раненого.

Осмотр всегда сопровождался разговором с кем-нибудь из пришедших товарищей и проходил под гул шагов идущих в ногу людей или звонкую песню, которая разлеталась далеко по лесу.

Все эти-дни Сафронов ощущал в себе радость — радость от полезности и важности своего труда, радость от того, что все идет нормально, радость от сознания выполняемого долга, радость от мысли, что и он вносит свою одну человеческую силу в дело победы.

Это утро началось необычно. Едва приступил к осмотру, послышался пронзительный свист. Фортунатов выскочил из палатки и тотчас нырнул обратно:

— Командир корпуса прибыли.

Сафронов на ходу сбросил халат, одернул гимнастёрку и громко, по-строевому подал команду:

— Батальон, ирр-но!