Медсанбат

— Смотри, немцы! — удивился лейтенант. — Вот это маскарад!

— Какой маскарад? — не понял Комаревич.

— Да это наш лейтенант всегда так говорит, — сказал артиллерист.

— Одиннадцать, — пересчитал лейтенант.

— Кто стрелял? — спросила по-немецки Снегирева.

— Обер-ефрейтор, — вскинул голову пожилой тощий немец и указал на подполье. — Мы ему... капут... Он фашист.

— Убили сами, — сказала Снегирева.

— Капут! Капут! — загалдели немцы.

— Тащите его сюда! — приказал лейтенант. — Вдвоем лезьте. Что уставились? Шнель! Шнель!

Немцы поспешили в подполье. Прошло всего несколько секунд, как они вытянули мертвое тело обер-ефрейтора.

— Значит, капут? — сказал лейтенант, кивнув на убитого.

Одиннадцать немцев, но считая убитого обер-ефрейтора.

— Этого закопайте, — распорядился лейтенант, — а этих вшивых мы уведем к себе. Хорош улов! Спасибо, девчата! От лица службы объявляю благодарность!

— Смотри, командующий нашелся, — вдогонку бросила Широкая. — Благодарит. А брать фашистов не спешил. С пленными-то оно легче справляться!

— Широкая! — оборвала Снегирева.

— А че, я молчу, как карась. Ой, девочки, а я, по правде говоря, испугалась, когда услышала выстрел. Сердце в пятки ушло.

— Даже не верится, что немцы, — сказала Снегирева.

— Скоро они все, значит, такие будут, — уверенно сказал Комаревич. — Гоним!

— Титов, — обратился Комаревич, — ищи, значит, лопату. Зароешь фашиста.

Алла Корнеевна вынула из портсигара «Беломор», с наслаждением закурила.

22

Борщево — обычное село, каких немало в Калининской области. А знаменито своими борщами.

Шевченко с Фроловым обосновались на постой у пожилой женщины, в небольшой избушке. Иного выбора у них, кстати, и не было. Подобротнее отведены для раненых. Из хозяйства у тетки сохранились три белые курочки. Во дворе бегала на цепи черная собачонка, которая ни на кого не лаяла. Да еще ласковая серая кошка. В первый же день тетка Меланья угостила их борщом. Павел, отхлебнув несколько ложек, стал хвалить, а хозяйка добрыми глазами смотрела на него. И не просто расхваливал, как водится, борщ действительно был вкусный.

— Такой борщ, — сказал Павел, — варила моя мать.

— Когда-то, рассказывают, здесь поселились украинцы. Они и научили наших женщин варить борщи, — улыбнулась хозяйка. — Я каждый день буду вас борщом кормить.

В избу попросилась кошка, прошла к печке, села и начала «умываться».

— Кого-то бог в гости несет, — сказала хозяйка, — Может, мои пораненные после госпиталю навестят?

— Аленку намывает, — шепнул, улыбаясь, Фролов.

Шевченко и Фролов быстро привязались к этой доброй женщине. Казалось, что и хозяйка была довольна ими, часто называла их сынками. Ее двое сыновей и муж были на фронте. От них вот-вот должны поступить весточки. Напишут, если живы, потому что в сводке Совинформбюро в числе освобожденных упоминали и Борщево. Фотографии мужа и сыновей висели в большой дубовой лакированной рамке на стене. И когда садились за стол, им казалось, что вся семья Меланьи в сборе.

Хозяйка ничего не жалела для них, то капусту раздобудет, то попросила открыть бурт картошки.

Фролов тоже старался угодить ей: то воды принесет, те наколет дров.

За свою приняла она и Аленку.

— Вот и невесточка наша пришла, — говорила тётка Меланья.

Аленка забегала только вечером. Обычно вместе с Павлом они исчезали из избы.

Сегодня Аленка прибежала утром.

— Павлуша, — сказала она, не раздеваясь, — сегодня ночью к нам привезли тяжелораненого командира-артиллериста, лейтенанта.

— Ну и что?

— Позавчера еще был в Борщеве, пленных в школе забрал, а сегодня уже ранен.

— На войне же мы, Алена,

— Я о нем тогда подумала, что тыловик…

— Бывает.

— Да, чуть не забыла. Ольгу помнишь?

— Какую?

— Дочь той хозяйки, где ты квартировал?

— А что? — нахмурился Павел.

— Мужа ее ранило, к нам привезли.

— А откуда ты его знаешь?

«Ох, эти женщины! — подумал Шевченко. — Она даже мужа Ольги знает. Может быть, с Ольгой разговаривала? Что это, женская любознательность, ревность?»

А мы с Анкой Широкой на свадьбу ходили. Он приметный такой из себя. Старший лейтенант. Да и она статная, крепкая. На ней нарядное белое платье, шелковые ленты. Как на настоящей свадьбе!

— Где он сейчас? — перебил Аленкин рассказ Павел.

— В помещении послеоперационников.

«Надо написать Ольге письмо, — подумал он. — Ведь совсем рядом Андреевка, каких-нибудь восемьдесят километров».

— Ну, я побежала, вечером зайду, — улыбнулась Аленка.

«Хорошо, что сказала о муже Ольги».

Только Алена ушла, связной на порог:

— Вас комбат вызывает.

Шевченко поспешил к Травинскому.

— Какое настроение у Анатолия Львовича? — весело спросил Павел у выходившей из комнаты комбата Зины Журавлевой.

— В настроении, — улыбнулась старшая сестра.

Увидев Шевченко, Травинский, точно задиристый петух, забегал по комнате, боком-боком наскакивая на него.

«Вот это в настроении».

— Что же это получается?! И половины раненых не можем вывезти из санитарных частей полков? Сколько об этом можно говорить?! Сейчас звонили из третьего полка, сегодня там была только одна машина.