Медсанбат

Вчера снова один раненый замерз в машине. Неполадка с трамблером у Кукольника случилась в дороге. Долго возился.

Уже выезжая из села, Шевченко вдруг заметил, как деревенские мальчишки бросали какие-то черные квадратные мешочки.

— Остановите машину! — приказал Шевченко водителю.

К ним сразу же подбежали двое парнишек.

— Что вам, товарищ командир? — резво обратился тот, что был постарше.

— Что это за мешочки у вас?

— Да это фрицы оставили, вон целая машина. Этими мешочками немцы грелись, когда на пост ходили. Смочат их водой, и они греют.

— Ну-ка, покажите...

«Это же находка! — обрадовался лейтенант, разглядывая маленькие, черные квадратные мешочки. — Будем давать их раненым».

— А ну, ребятня, що зыркалки продаете, — вмешался в разговор Копейкин. — Давайте в кузов эти штучки бросать. А ну, кто быстрей, кто проворней!

— Поможем, — в один голос отозвались ребятишки.

— А может, женщин позвать?

— Постараемся сами справиться. Что мы — маленькие? Возвращаясь в часть, Шевченко думал: «Все-таки это не выход из положения. Надо обшить кузова брезентом или другим материалом. Ну сколько здесь этих мешочков? Тысяча, две. И когда же интендантство дивизии примет меры? Сколько заявок подано. Нашли бы хоть старые списанные одеяла!»

— Товарищ лейтенант, немецкий самолет! — встревожился Копейкин.

Прямо на их полуторку шел самолет...

Анка Широкая, узнав о ранении Павла, попросила его не ходить к Аленке, не расстраивать ее.

— Скажу, в рейсе. Мне она поверит.

Шевченко на руку наложили шину. На второй день Павел все-таки нарушил запрет Широкой и пошел к Аленке. Ну ранен, так что? Если узнает от кого-то, наверное, еще больше будет волноваться.

Остановился в кухне. Туда, в «девичью», он не пошел.

— Алена, к тебе пришли — позвала хозяйка.

Аленка тут же вскочила и бросилась в кухню

— Ты ранен?! Мое сердце как чувствовало, — сказала Аленка, бледнея.

— Сущий пустяк, — улыбался Павел. — Маленький осколочек!

— Ничего себе пустяк, если в шину руку запрятали!

И она стала пристально смотреть на него.

— И не в бою нечаянно убивают.

— Он еще шутит!

— А почему ты так внимательно рассматриваешь меня?

— Павлуша, я боюсь за тебя. Если ты погибнешь — я не переживу! В госпиталь не отправят?

— Думаю, что нет. Я, можно сказать, при деле.

Аленка быстро собралась и появилась в шинели, тесно подпоясанная ремнем.

— Как же это случилось? — спросила она уже на улице.

— У самой машины разорвалась бомба.

— А водитель, раненые?

— Копейкин? Он как завороженный. Раненых-то в кузове не было. За трофеями ездили.

— Без Горяинова не обошлось?

— Пришлось и ему немного поработать. Давал на память осколочек, я попросил выбросить: мол, зачем такая память.

— Что там с Горяиновым?

— Думаю, ничего страшного.

— Тут разное болтают...

— Да, Аленка, поздравляю тебя! Извини, чуть не забыл, — Павел протянул ей «дивизионку». На первой полосе крупными буквами был напечатан Указ.

Аленка пробежала глазами: нет, не там ищет. Вот где медалью «За отвагу». Да, так и есть, пятой стоит ее фамилия: «Сержанта Шубину Елену Савельевну».

У нее из-под опущенных век покатились, обгоняя одна другую, мелкие слезинки.

— Ну, вот еще! Радоваться надо, а она плачет... Родина наградила.

Павел нежно обнял ее.

Долго гулять не пришлось. Прибежал запыхавшийся санитар: Шевченко вызывает командир медсанбата.

«Значит, Травинский считает меня при исполнении служебных обязанностей».

Позже Павел узнал, что Травинский сразу же хотел отправить его в госпиталь, но начсандив возразил: «Лечите сами. Такого автомобилиста сейчас с огнем не сыщешь». Скрепя сердце Травинский вынужден был согласиться. Против начальства не попрешь. Тем более, начсандив стал на него, Травинского, косо смотреть. «С чего бы это? Комиссар, наверно, что-то накапал. А может, Рахимов? Не дай бог еще Журавлева затяжелеет. Куда бы ее откомандировать? Придется договориться с начальником госпиталя».

36

Павел возвращался от комбата, когда к приемо-сортировке подъехали две полуторки с красными крестами. Санитары и выздоравливающие в белых халатах подошли к машинам. Наталья Трикоз стала четко ими командовать. Вид раненых был удручающий: у одного голова в бинтах, у другого грудь, у того ноги. Стон, запах лекарств.

— Как автомашина? — спросил Шевченко у Копейкина, который поднял капот и снял крышку трамблера. — Мышей не пришлось ловить?

— Ездить можно. Только подремонтировать бы маленько. Моя была зверь, а с этой много не вытянешь.

— Не время сейчас ремонтировать, браток. Раненых много на полковых пунктах.

Как вырвалось это слово «браток», он и сам не заметил. Павел не любил командиров, которые называли бойцов «браток» или «хлопцы». В этих словах он усматривал панибратство, что не сочеталось с дисциплиной и уставом армии.

Подошел Судаков.

— Что-то мотор барахлит. — Лицо его покрылось румянцем, грустные, узенькие, с белобрысыми ресницами глаза еще больше сузились.

— Езжайте к Куваеву. Только долго не задерживайтесь, — приказал Павел.