Медсанбат

Санитары пронесли мимо на носилках раненого. Что-то знакомое показалось в его лице. Но тут же Павел отбросил эту мысль — откуда? Он было уже пошел за Судаковым, но что-то удержало его. Потоптавшись с минутку на месте, он направился в приемно-сортировочный взвод. Здесь были в основном ходячие. Они сидели прямо на полу, жадно курили, их глаза еще горели боевым азартом, все мысли были там, на передовой.

— Огрызаются, гадюки!

— А ты думал, немец без оглядки до Берлина побежит! Много еще кровушки прольется, пока его в логове прикончим.

Увидев Павла, боец, сидевший в углу, спросил:

— Вы кого-то ищете, товарищ лейтенант? Тут пехота-матушка — царица полей.

— Да вот показалось, знакомого земляка привезли.

— А откуда он?

— С Украины.

— С Украины? Нет, тут уральцы, сибиряки. Да еще татары казанские.

«Надо идти в перевязочную, — решил он. — Наверное, прямо туда понесли».

В перевязочной прямо с носилок бойцов и командиров перекладывают на столы, санитары ловко и быстро разрезают одежду, врачи осматривают раненых. У пожилого сержанта возилась Марина Додонова, приговаривая:

— Ну что, легче вам? Потерпите немного. Сейчас ядам лекарство, — и посмотрела на раненого серьезными, понимающими глазами.

— Выпейте, — говорит она тихо и гладит его по руке, — и боль пройдет.

«Настоящая сестра милосердия», — подумал Шевченко.

К Додоновой подошла Наталья Трикоз. До лейтенанта донеслись ее слова:

— Все еще не верю, что нет Пети Фирсанова. Каждый раз, когда подхожу до нового раненого, кажется, что это он, мой Петя, хотя и знаю, что таких чудес на свете не бывает...

Марину позвала в операционную Людмила Лебедь.

В прихожей Горяинов мыл руки, оттирая их щеткой так, словно пытался сорвать с них кожу. Потом протянул их Людмиле, дал ополоснуть спиртом и спокойно стал ждать, чтобы высохли, пока сестра наденет на них резиновые перчатки-:

Ему придется сегодня снова допоздна работать: в хирургию поступило много раненых.

В перевязочном отделении Павел увидел того раненого командира, которого искал, и подошел к нему. Знакомый и незнакомый. Как похож на директора их школы Василия Петровича Величко! Шевченко вспомнил, как однажды летом его вызвали в райцентр. А через два дня он уехал на работу в другую область. В школу был назначен новый директор... Шевченко подошел вплотную к перевязочному столу. Сомнений не было, это их директор школы.

— Василий Петрович?! Товарищ старший лейтенант!

— Никак, меня кто-то окликнул? — повернул тот голову. — Наверно, ослышался...

— Это я...

— Что-то не припоминаю, лейтенант, — он уставился на Шевченко.

— Шевченко я... Не узнаете? Ну тот, что стихи писал в стенгазету. Сын фельдшера.

— Неужели Павел Шевченко?! Изменился ты, не узнал бы. Уже лейтенант. Военное училище окончил?

— А вы на фронте? Мы так и не знали, где вы...

Василий Петрович поморщился.

— Ты тоже по ранению?

— Я эвакотранспортным взводом командую. Военное автомобильное училище окончил. А это, — кивнул он на руку, — пустяки, осколком задело.

— А мне вот в спину угодило.

Из-под марлевой повязки доносится глухой голос Горяинова:

— Следующего!

Санитары в белых халатах взяли Величко и понесли на операционный стол.

Шевченко было шагнул за носилками, но Людмила Лебедь повелительно сказала:

— Извините, товарищ лейтенант. Без халата сюда нельзя! Да и вообще...

Шевченко отступил к двери, потом остановился. А Людмила уже закрыла свое лицо марлевой повязкой.

«Правильно говорят — Лебедь безупречна».

— Может, прикажете усыпить? — спрашивает хирург у Василия Петровича.

— Постараюсь выдержать.

— Так даже лучше, — одобряет Горяинов, — Потом ни рвоты, ни тошноты. Скальпель... зажим... тампон... тампон... Потерпите, потерпите, товарищ старший лейтенант!

И Величко терпел, молчал. Горяинов быстро швырял окровавленные осколки в белый эмалированный таз.

— Зажим... тампон... Тампон...

Еще не сняли со стола оперированного старшего лейтенанта, как Горяинов приказал:

— Следующего!

И пошел снова тереть щеткой руки.

А Шевченко вспомнил школу, когда ходил в третий класс. Учителя тогда еще продовольственных пайков не получали и один за другим покидали село. Особенно трогательно ученики расставались со своей молодой учительницей Агриппиной Дмитриевной.

— Не обижайтесь дети, если что было не так, — на прощанье сказала учительница. — Сегодня я уезжаю от вас.

— Агриппина Дмитриевна, не уезжайте! — первым закричал Павел. И весь класс подхватил: — Не уезжайте!

— Нет, дети, я вынуждена ехать к родителям. Может, еще и вернусь. Привыкла я к вам, дорогие мои, но ничего не поделаешь. Так складывается...