Медсанбат

— Черта с два, — ответила категорически Широкая. — Придет срок, отправит в тыл — и прости-прощай. А Комаревич после войны женился бы на ней. Он от нее без ума.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво поморщилась Аленка.

— Он мне сам признался.

— Девочки, к столу, — Миля Абрамовна взглянула на часы. — Без десяти минут десять...

Ворвался в избу, оправдываясь на ходу, старшина Комаревич.

— Чуть, значит, не опоздал! — И тут же развернул только что испеченный пирог, на румяной корочке которого вырисовывалось: «1942 год».

— Браво! Браво! — закричали девочки.

— А, ты, Анка, шанежки, — съязвила Миля Абрамовна. — Вот чего не хватало для новогоднего стола.

— Два ноль в вашу пользу, — согласилась Широкая.

Разлили шампанское. Поднялся Уралов и взял граненый стакан. Все встали.

— Роль тамады я захватываю самолично. Выпьем, друзья, за наступающий год, год освобождения от фашистского ига! Выпьем за счастье, здоровье, за нашу победу над врагом!

Вдруг распахнулась скрипучая дверь, и на пороге вместе с клубами пара — возбужденная, озорная Снегирева. За ней вошел Варфоломеев.

— Добрый вечер вам! — Алла Корнеевна расставила руки. — Чи радi ви нам? Так я говорю по-украински, Павел Остапович?

— Так, так, за исключением произношения, — подтвердил Шевченко и добавил: — Мабуть, в лiсi щось велике здохло, що ви до нас прийшли!

— А куда нам деваться? Комбат со старшей медсестрой Журавлевой уединился. Горяинов где-то с оперативной группой в лесу мерзнет. Криничко взял на себя дежурство.

«Да, теперь комбат на Горяинове отыграется», — подумал Шевченко. А Снегирева сбросила шинель и начала целоваться. Она была не в гимнастерке, а в шерстяном свитере с высоким воротом. Первой поцеловала хозяйку дома.

— С Новым годом!

Чмокнула и Павла в щеку. От нее исходил запах духов.

— Люблю целоваться. Налейте и нам! Мы не останемся в долгу!

Варфоломеев извлек из-под полы шинели графин с разведенным спиртом и поставил на стол.

Алла Корнеевна Снегирева высоко подняла граненый стакан.

— Выпьем, товарищи, за победу Красной Армии под Москвой!

— А вы почто так, не пьете? — спросила рядом сидящая с Ураловым Рая Шайхутдинова. — Вы же мужчина!

— Я питух плохой, — Уралов погладил свой подбородок. — Разве только ради Нового года...

Старшина Комаревич выпил до дна, сказал:

— Вот так и пили мы, значит, в далекие времена! — поцеловал донышко стакана и засмеялся.

Девчата пили мало, но ели с величайшим аппетитом, хохотали до одури.

Миля Абрамовна завела патефон — поплыло старинное танго: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось...» Павел пригласил Аленку.

— Следующий танец я заказываю, — сказала Алла Корнеевна, обращаясь к Шевченко, и направилась к Варфоломееву.

Перевернули пластинку, и тут как тут Снегирева:

— Заказывала! Никому не позволю! Частную собственность отвергаю!

Танцевала Алла Корнеевна легко.

— А хорошо быть одинокой женщиной, — прошептала она и засмеялась звонко и заразительно.

Павел не поддержал ее шутливого тона. Он знал, что за ними наблюдает Аленка. Зачем ей лишнее волнение.

А потом все смешалось. Разговор стал легким, непринужденным, который еще больше сближал.

Опять говорили тосты и крутили патефон.

— Выпьем до дна, чтобы не было немцам добра! — кричал Варфоломеев.

— Выпьем, чтоб, значит, дома не журились! — поднимает стакан Комаревич;

— Алла Корнеевна, спой! — просит Уралов. Он хлопал в ладоши. Его все поддержали. Даже Аленка, недолюбливавшая Снегиреву.

— Пожалуйста, Алла Корнеевна, просим!

— Я готова спеть. Но нет аккордеона, жаль, под бомбежку угодил. А так у меня, наверное, ничего не получится.

— Один момент, — сказал Варфоломеев и, набросив только шапку-ушанку, выбежал из избы.

Исчез куда-то и старшина Комаревич.

— Павлуша, может, ты попробуешь? Ну что за вечер без песни, — попросила Аленка. — Давай украинскую.

— Спойте, товарищ лейтенант, — присоединилась к просьбе и Марина Додонова. — Люблю украинские песни!

— А кто ж их не любит!

И Павел запел:

Реве та стогне Днiпр широкий...

Его поддержали Уралов, а затем тихонько стали подтягивать Миля Абрамовна, Широкая, Шубина, вплелись голоса Снегиревой и даже Шайхутдиновой. Мужских голосов, конечно, не хватало.

Потом «Розпрягайте, хлопцi, коней...». Начали девушки, потом присоединились Шевченко и Уралов.

Вернулся с гитарой Варфоломеев.

— Вот вам, — подал он гитару Алле Корнеевне. И к Уралову:— Сейчас Михаил Иванович Калинин с новогодним поздравлением выступает.

— Ну что ж, товарищи, уже поздно бежать в штаб. В газете завтра прочитаем.

— Алла Корнеевна, просим! — закричали хором девушки.

— Что же вам спеть?

Она тихо потрогала струны.

— Гитару надо настроить.

Снегирева положила на колени гитару, начала перебирать струны, прислушиваясь к звукам.

— Щас она рванет что-нибудь, — тихо шепнула Анка Широкая Аленке.

Снегирева закончила настройку, обвела взглядом притихшее застолье, коснулась струн и запела:

Не корите меня, не браните —

Не любить я его не могла,

Полюбивши же, все, что имела,

Все ему я тогда отдала...