Медсанбат

— Я еще в бинокль приметил, что в этот дом приходили белошапочники. Кукольника я и не думал изловить, просто хотелось разузнать, в той ли своре он. Думал хоть какого-нибудь изменника поймать, а тут Кукольник идет собственной персоной. Правда, больше часа пришлось ждать. Слышим, идут двое подвыпивших. Немец и Кукольник. Сразу-то я его не узнал. Метнулись за ворота, сержант шепчет: «Будем брать двоих. Я на белошапочника, ты на немца жми. Возьмем, и не опомнятся». Затаились.

— Наверно, с попойки шли? — спросил Титов.

— Да, шли вольготно, словно по Парку культуры и отдыха. У калитки мы услышали, как немец хвалился: «Хорош русский шнапс». Ни Кукольник, ни немец не успели опомниться, как оказались с кляпами во рту и с крепко связанными руками.

— А где же немец?

— По дороге вздумал бежать, гад. Да, собственно, нам одного «языка» достаточно. Доморощенного!

24

Только к утру привели немца. Одет он был в шинель, поверх пилотки какие-то лохмотья.

— Ну, как там в селе? — спросил Шевченко.

— Службу фашисты несут, сукины дети, отменно, — сказал Фролов. — Вот одного голубчика привели. Не успел очухаться, как мы его скрутили. Ленивый, полз как черепаха.

Пришел Криничко, немного владевший немецким языком.

— Вы танкист?

У немца руки дернулись по швам, стал навытяжку

— Да.

— Когда вы должны были прочесывать лес?

Немец пожал плечами.

— Мы вас не расстреляем, если вы скажете правду, — сказал Шевченко.

Криничко перевел.

— Я все расскажу, что знаю

Стараясь говорить медленно и внятно, Криничко стал расспрашивать немца. Оказывается, они не собирались нападать на окруженцев.

— Ладно, скажите, сколько в селе танков?

— Танков в нашем батальоне мало, ждем пополнение, — медленно поворачивая тонкую, с большим кадыком шею, говорил немец.

— А все-таки сколько?

Немец снова задумался.

— Всего восемь. Но есть среди них неисправные.

Пленный рассказал все, что знал. Его данные совпадали с теми, которые уже сообщил Кукольник.

Слушая показания пленного, Криничко хмурился. Оказывается, кроме танкистов, в село прибыла на отдых рота пехоты.

— Сколько в селе постов?

— Точно не знаю. Кажется, три, а может, и больше. И патруль.

Криничко подробно расспросил пленного, где эти посты расположены и когда меняются. Тот рассказал, где находится штаб танкового батальона.

«Вот и еще танкист, — подумал Шевченко. — Посадим за рычаги танка. А рядом своих. Никуда не денется. Будет вести. Только бы захватить два-три танка. На немецких танках мы легче прорвемся к своим».

— Уведите пленного, — сказал Шевченко. Он уже загорелся идеей капитана Криничко.

Ну что ж, с богом, как говорится в народе!

— Ночью снова пошлем Фролова, пожалуй, и Иванова, — сказал Шевченко. — Нужно поточнее разведать немецкие посты. Узнают расположение танков. Может, пусть немецкого танкиста захватят. Он многое покажет.

— Покажет ли?

— Этот покажет. Хил на расправу... Хотя ты прав, не надо брать пленного в село. Захватить бы танки, а затем под остальные гранаты. Да штаб уничтожить!

— Это задача максимум. Давай спланируем задачу минимум. Взять три танка. Посадить личный состав и прорваться к своим, вывезти святыню дивизии — знамя. А то у нас что-то гладко получается на бумаге, не забыть бы про овраги.

— И должно быть гладко. Надо все разведать, изучить, обмозговать. Смогут ли твои ученики повести танки?

— Один танк поведу я. Другой — немец. Приставим к нему Фролова на всякий случай. В третьем — Судаков.

Правда, у Судакова еще левая рука не зажила как следует, но, говорит, справится с рычагами.

— Итак, операцию назначаем на послезавтра. В ночь на восьмое марта. Сколько же это мы находимся в окружении? — И сам ответил:— Сорок шесть дней! Прорваться на немецких танках — самый, пожалуй, верный шанс. Немцы не подумают, что мы рискнем! А там — кто его знает! Война! И враг хитрый, коварный.

— Попробуем, Павел Остапович! Или пан, или пропал!

25

Седьмого марта потеплело. Зима пошла на слом. Даже ночью влажный снег не брался коркой. Когда подошли к селу, оно было охвачено звездным безмолвием. Избы, дворовые постройки, вербы таяли, расплывались в темноте, и казалось — от них больше всего исходило это мертвое молчание. Ни звука, ни искорки!

На сердце у Шевченко было тревожно: сумеют ли захватить танки?

Вот и деревянная изба, огороженная высоким плетнем. В избе еще не спят. Слышится говор.

У самого сарая, который прижался прямо к избе, замаскированный танк.

Шевченко идет первым, за ним Иванов, Фролов, Копейкин, пленный немец. Замыкающий санитар Титов. Подошли ко двору. Потянуло легким дымком: в избе топилась печь. У высокого крыльца стоял часовой. Залегли в огороде. Следят, ждут. Тела мурашками зашлись, но лежат, не шелохнутся. Разводящий часового сменил. А они еще лежат, еще выжидают.

— Иванов, любыми способами проникните через сарай в сени и снимите часового, — приказывает Шевченко.- Только тихо, без шума. Копейкин с вами.

— Есть! — прошептал сержант. — Я его один возьму. Меньше шума будет.

«Понять то понял, но как ты проберешься через сарай в сени? — думал Шевченко.