Медвежья падь

Зарядил пулей берданку, рядом положил заряженный обрез. На него надежды было больше - все- таки нарезной ствол. Он его давно пристрелял - на двести метров мог свободно попасть, куда хотел. С собой брал редко, и то, обмотав тряпками, прятал в котомку - и не видно, и под рукой. Сегодня как раз был тот случай.

Ночь будет длинной. Надо устроиться так, чтобы очень долго просидеть без движения. Медведь обладает необычайно чутким слухом, и малейший шорох может выдать. Вечер угас окончательно, замерцали звезды, от них чуточку посветлело. Появились летучие мыши, их много. Но они быстро рассеиваются в ночном пространстве и лишь иногда бесшумно проносятся на фоне неба. Пугливая чуткая ночь спустилась над косогором. Легкий ток воздуха холодит лицо - все правильно, тянет сверху вниз.

Людоед пришел под утро, в абсолютной тишине: ни хруста веток, ни птичьих криков. Архип чуть закемарил перед рассветом, но явственно услышал, что зашуршали кусты, где был прикопан Никишка. Из кустов шел большой черный медведь, пятясь задом, тащил тело убитого им накануне человека, схватив зубами за одежду на спине. Охотник, оцепенев, смотрел, как во время движения сопящего зверя двигаются-шевелятся руки и ноги. Ему показалось, что напарник жив и пытается вырваться из зубов хищника...

Резкий, как удар бича, винтовочный выстрел спугнул утреннюю тишину. Передернув затвор обреза, охотник смотрел, как катается по земле подранок, бросив свою добычу. Пытается встать, но не может, очевидно, пуля задела позвоночник. Подойдя немного погодя поближе, Архип увидел, как в бессильном бешенстве раненый зверь гребет передними когтистыми лапами, ищет в предсмертной агонии врага и не находит. Огромная пасть исторгает рев, но это уже не рев угрозы, а безнадежной ярости, что смерть настигает его раньше, чем он сможет свести счеты с охотником. Нижняя челюсть отвисла, клыкастая пасть измазана землей, побелевший язык длинно болтается наружу, и беспомощный рев уже не пугает.

Не торопясь, охотник прицелился в затылочную часть головы между ушей и нажал на спуск. Выстрел берданы в утренней тишине прозвучал, как удар грома, все заволокло дымом. Медведь дернулся, но силы его покинули, передняя часть туши лежала неподвижно, голова откинута, задние лапы дергались в конвульсиях.

Когда хищник затих, внимательно осмотрел его и понял, почему тот охотился на человека. Был месяц июнь, пора медвежьих свадеб, и ему здорово досталось от соперника: был вырван один глаз, на шее зияла широкая, уже загноившаяся, рана, правая передняя лапа прокушена насквозь. Он сильно исхудал и добыть другую пищу просто не мог, а человек - легкая добыча: ни когтей, ни клыков.

Было уже около полудня, когда Архип закончил похороны напарника. На месте их шурфа вырос аккуратный могильный холмик с высоким рябиновым крестом, к которому была прикреплена аккуратно вытесанная топором кедровая дощечка. На дощечке раскаленным гвоздем была выжжена надпись: «Здесь покоится раб Божий Никифор Суходольцев. Убит медведем».

Архип шел от могилы к прииску. Шел с чувством, что навсегда покидает этот косогор. Время все сотрет, исчезнет холмик, упадет крест, и ничто уже не напомнит историю трагической гибели старателя-бергало. Вечны только жизнь и смерть. Но пока жив человек, он не должен забывать эту оставленную в глуши амыльской тайги могилу.

С грустными мыслями возвращался старатель домой на прииск. Все, произошедшее за последние сутки, тревожило и будоражило. А тут еще голова болела от удара пихтовым торцом-коротышом. День был жарким, донимал гнус, и сильно вспотевшая голова и часть лица, где была сплошная короста-болячка, зудели и чесались, сильно саднили.

За этими трагическими, бурными событиями - гибелью напарника, охотой на медведя-людоеда, похоронами Никишки боль как бы была, но была где-то далеко и не так остро донимала. Архип понимал, что в том напряжении, в каком он находился, было попросту не до нее. Две бессонные ночи подряд (одна - в шурфе, другая - на лабазе) тоже сделали свое дело - он падал с ног от усталости. Поэтому когда уже затемно вошел в свою избушку, то, сбросив котомку на лавку, даже не раздеваясь, упал на топчан и сразу уснул мертвым сном.

Утром проснулся от певучего девичьего голоса:

- Вставай, соня, уже и солнышко высоко, а ты все спишь. Проспишь свое счастье, так бабушка говорила.

Архип, не открывая глаз, с удовольствием слушал, что говорит его соседка Настя. И так по- домашнему это звучало, так уютно и покойно слушалось, что вспоминалась матушка, - она так же будила его утрами в детстве. Так же говорила о солнышке, о том, что птицы давно и вовсю поют, и что только он один может проспать-пролежать свое счастье.

- Вставай, умойся, да есть садись, - продолжала девушка. Я картошки отварила, с черемшой соленой хорошо будет. Молочка у соседей добыла - тетка Марфа недавно корову подоила.

Не дождавшись ответа, тронула Архипа за плечо, сочувствующе спросила: