Мегамир

Фетисова видит за всем этим только богатейший край, бескрайние земли. Но его, Енисеева, уже терзает мысль: случись такое переселение, не расщепится ли на таких бескрайних землях сам вид гомо сапиенс? Если на тесной земле ухитряются сосуществовать государства с разным общественным строем, всевозможными религиями, традициями, целями, то какие причудливые формы могут возникнуть на земном шаре размером с Солнечную систему?

На Земле, напомнил Енисеев себе хмуро, все-таки существует контроль со стороны ООН, международных организаций… Хоть вшивенький, но существует. Диктаторы, маньяки и демагоги во главе государств стараются не заходить слишком далеко. Лишат кредитов, объявят эмбарго, бойкот, к тому же жители слушают чужое радио, общаются с туристами, сравнивают… А что может возникнуть здесь, если от границ одного образования – рискованно даже назвать государством – до границ другого – миллионы километров?

На смотровой площадке всегда кто-нибудь торчал, глазея на мир. Забелин, Чернов и Хомяков сперва вкалывали так же бешено, как и на станции, но здесь необходимой для работы аппаратуры не оказалось, а беспечные испытатели с их панцирными друзьями действовали разлагающе… К тому же внизу проплывают просто сказочные виды…

Как-то летели над бескрайним маковым полем. Среди нежной зелени, скорее салатной, чем зеленой, ярко пламенели гигантские красные чаши, нацеленные в небо. В центре каждого рефлектора торчал оранжевый, словно раскаленный, столбик приемника. Вокруг теснился штакетник тычинок, хорошо различимых в мощный бинокль.

Когда Енисеев впервые навел бинокль, он отшатнулся от победно красного цвета. Лепестки горели жарким пламенем и, сконцентрировав жар в чаше, посылали остронаправленным пучком в небо, то ли в надежде на ответ дальней звезды, то ли посылали сигнал на «Таргитай», принимая его за летящее блюдце…

Весь мир был в ярко-красных рефлекторах, отовсюду смотрели чаши на высоких столбах, непропорционально тонких для таких огромных живых рефлекторов.

Енисеев, как единственный биолог, указывал, объяснял, называл. Забелин и Чернов, прекрасные металлурги, не узнавали даже одуванчика, лишь Дмитрий определил десятка три растений, удивив Енисеева.

Овсяненко доложил Морозову, что на данной высоте насчитал двенадцать с половиной тысяч спор грибов на кубический мегаметр воздуха. Морозов не знал, какие меры надо предпринять по этому поводу, поэтому сперва просто усомнился, что медик все их пересчитал. Обиженный Овсяненко повел его смотреть ловушки для грибных спор, цветочной пыльцы, бактерий, даже хитрых вирусов, которые изловить труднее всего.

Ночью дежурный беспечно заснул, а так как масса циклона слегка остыла за ночь, то теплый воздух в мешке поднял шар настолько высоко, что путешественники едва не замерзли. К счастью, сработала придуманная Забелиным и Черновым система срочного обогрева. До утра летели, держась подле пропановой горелки.

Поверхность Земли выглядела чужой, словно облетали ее на космическом корабле. Даже облака ползли внизу. Странно, в воздухе во множестве плавали крохотные цветные частички: круглые, овальные, ребристые, усаженные шипами, иногда едва заметные, иногда с кулак. Когда же Енисеев направил стекла бинокля вверх, то и там на пределе видимости двигались крохотные точки. Еще чуть выше, и световое давление начнет вышвыривать их за пределы земной атмосферы. Замерзшие споры начнут долгое путешествие в безднах космоса… В поисках мертвой, но готовой ожить планеты.

Возможно ли, что сама Земля засевает жизнью Вселенную?

ГЛАВА 6

Не стучали по рельсам колеса, не грохотали встречные электрички, но все равно Енисееву не спалось. Рядом шумно сопел Дмитрий, на груди его сидел кошмар, похожий на филина, смотрел на Енисеева подозрительно неотрывно. Енисеев поднялся, обошел спящего по широкой дуге. Безобидное вроде бы существо, но как-то не по себе с ним рядом в темноте. Только глаза и зубы блестят. Нехорошо блестят.

Внизу в нижних этажах загромыхало, шелестело, скрежетало. Видимо, неутомимые ксерксы все-таки решили вернуться к идее углубить подвалы. Или рыли тоннель от Лондона до Бомбея.

На площадке, которую окрестили капитанским мостиком, рядом с дежурным Черновым, сонным и раздирающимся в зевоте, стоял неподвижный, как гора, Морозов. Небо уже посветлело, на востоке горизонт окрасился в розовый цвет, но лицо Морозова оставалось зеленоватым, напряженным.

– И вам не спится? – буркнул он, завидев Енисеева. – Вроде даже качки нет, а тревожно… Первая посадка сегодня?

– Да.

– Куда сядем?

– По программе, в любое место. Специально выбирать не будем. Лишь бы не в огонь или воду. Хотя оба Дмитрия готовы и туда хоть сейчас.

Морозов с сомнением посмотрел вниз. Первые лучи солнца уже коснулись воздушного мешка, но внизу все было залито чернотой.

– Сесть – проблема, взлететь еще проблемнее… Подождем, пусть люди проснутся как следует. И внизу прояснится. А то посадим так, что Фетисова возликует: новая колония, новое человечество!