Мэгги и Джастина

Огненно-рыжие, почти каштановые волосы разметались по подушке. Легкое дыхание Джастины было таким ровным, что было почти незаметно, как вздымается ее грудь. Она спала мирным и крепким сном, склонив голову, словно, засыпая, к чему-то прислушивалась.

Не слышалось ни звука. Шумы улицы давно умолкли. Сюда, к зеленым особнякам на Парк-Лейн, доносился лишь отдаленный рокот Лондона.

В большой гостиной, куда была открыта дверь из спальни, было очень тепло: в камине медленно догорало одно-единственное толстое полено. Обстановка в гостиной еще раз и еще раз напоминала о том, что такое настоящая роскошь. Черные с золотом портьеры и кресла, сиявшие ослепительным блеском позолоты, в угасающем свете огня из камина бросали тонкие сверкающие лучи. На доске камина, на столах, подоконниках пышно распускались цветы. В высокие стекла окон струился ясный свет из освещенной аллеи перед домом — там виднелись обнаженные деревья и черная земля. Стоял февраль.

Уже вернувшись домой из Дрохеды — хотя ей по-прежнему было трудно сказать, где ее настоящий дом, — Джастина целиком погрузилась в театральные дела, пытаясь в этой изнуряющей гонке заставить себя забыть о том, что ей рассказала мать и что ожидало ее саму. Она играла, играла и играла, с каждым новым спектаклем осознавая, что Шекспир начинает смертельно надоедать ей. Конечно, Клайд был прекрасным режиссером, а Марк Симпсон — великолепным партнером. Но была в этой незыблемости чувств и событий шестнадцатого века какая-то утомляющая усталость, которая накапливалась с каждым днем и заставляла Джастину искать чего-то нового, какого-то иного смысла.

Однажды после спектакля, когда она в очередной, неизвестно какой по счету раз сыграла Дездемону, Джастину наконец-то изловил этот молодой драматург, встречи с которым она довольно-таки успешно избегала на протяжении последних недель. Как же была его фамилия — Смитстон или Ролстон? В общем, это не имело особого значения. И она наконец сдалась и ответила на просьбу молодого человека, считавшего себя драматургом, о встрече. Он принес свою новую пьесу, которую, по его словам, писал специально в расчете на актерский талант Джастины О'Нил.

— Я даже поверить не могу, — горячо заламывая руки, говорил он Джастине, когда она встретилась с ним в одном из небольших ресторанчиков на Пикадилли, — миссис О'Нил, я всегда считал вас актрисой, которая способна выразить все самые тонкие оттенки человеческого чувства. Когда в «Отелло» вы падаете на кровать…

— Не надо, — перебила его Джастина, — я прекрасно знаю все, что вы можете мне сказать.

Она намеренно демонстрировала свое легкое пренебрежение к начинающему драматургу, чтобы с самого начала у него не оставалось никаких иллюзий на этот счет. Она действительно прекрасная актриса, но не настолько глупа, чтобы выслушивать подобного рода комплименты.

Молодой человек, фамилию которого она снова не запомнила, хотя он представился перед встречей, дрожащими руками вытащил из потертого кожаного портфеля переплетенную рукопись и протянул ее Джастине.

— Вот, миссис О'Нил, я хотел бы, чтобы вы прочитали мою новую пьесу. Она называется «Девственница в объятиях грешника».

Джастина повертела в руках пьесу и, не раскрывая обложки, хмыкнула:

— Любопытное название, и о чем же ваша пьеса?

Молодой человек тут же принялся объяснять:

— Главная героиня, молодая девушка…

Джастина довольно грубо прервала его:

— Простите, а вам не кажется, что я не слишком гожусь на роль молодой девушки? Между прочим, в театре я играю отнюдь не Джульетту.

Это ничуть не смутило начинающего драматурга.

— Нет, нет, что вы, — замахал он руками, едва не задев полную чашку кофе, стоявшую перед ним на столе. — Только вы сможете сыграть эту роль. Молодая актриса просто не способна прочувствовать всю глубину переживаний моей героини. К тому же…

Он зарделся, словно школьник, признающийся в любви своей учительнице.

— Вы так прекрасны, что я не могу представить в этой роли никакую другую актрису.

Джастина милостиво махнула рукой.

— Ну ладно, продолжайте.

— Главное действующее лицо моей пьесы — молодая девушка, которая живет на далекой ферме в Западном Суррее.

Джастина поморщилась.

— Зачем же вы запихнули свою героиню в такую дыру? Неужели нельзя было найти какое-нибудь более оживленное место?

— Нет, нет, — запальчиво воскликнул молодой человек, в очередной раз подвергнув сомнению благополучную судьбу чашки с кофе. — Место действия очень важно, потому что только в таких глухих местах можно сейчас сохранить чистоту нравов и благородство помыслов, которые присущи моей героине. Она рано лишилась отца и живет с матерью. У них небольшое молочное стадо, и все свое время они проводят в простом крестьянском труде.

Джастина скептически усмехнулась:

— Интересно, как вы собираетесь изобразить это на сцене. Что, запишете на пленку шум ветра в деревьях и мычание коров? И таким образом попытаетесь убедить зрителя, что он находится в деревне, в Западном Суррее?

Драматург пожал плечами.