Мегрэ и порядочные люди

— Допустим, во вторник или в среду он с кем-то встречался в кафе на бульваре Монпарнас...

— Его там видели?

— По крайней мере, есть один свидетель, который в этом уверен.

— Возможно, он встретил старого приятеля или бывшего подчиненного и угостил его пивом...

— Вы же сказали, что в кафе он не ходил...

— Я не могу ручаться, что в подобной ситуации...

— И он вам ничего не рассказал?

— Нет.

— И не сказал, вернувшись: «Да, кстати, я встретил такого-то...»

— Не помню.

— А если бы сказал, вы бы запомнили?

— Вероятно.

— Ну а если бы вы сами встретили человека, которого знаете настолько, чтобы пойти с ним в кафе, и провели там минут десять, пока он пил виски...

У него на лбу выступил пот, он со злостью крутил в руках погасшую трубку.

— Я все-таки не понимаю...

— Простите, что побеспокоил... вероятно, мне придется прийти еще раз... прошу вас, подумайте. Кто-то убил вашего мужа и находится на свободе... Он может совершить новое убийство...

Она сильно побледнела, но сохранила спокойствие, проводила их к выходу, сухо кивнула на прощанье, затем заперла за ними дверь...

В лифте Мегрэ вытер лоб платком. Похоже, он старался не встречаться взглядом с Лапуэнтом, словно боясь прочесть упрек, и прошептал:

— Так было нужно.

Глава 6

Двое мужчин стояли на тротуаре в нескольких шагах от дома, как люди, которые никак не могут расстаться. Начал моросить мелкий, едва заметный дождь; мелодично зазвенели колокола в конце улицы, где-то вдалеке им вторили другие, затем вступили новые.

В двух шагах от Монпарнаса с его кабачками, за Люксембургским садом находился островок не только спокойствия и благоденствия, но и настоящее средоточие монастырей. Кроме монастыря Сестер милосердия, здесь находился монастырь Служанок Девы Марии, в двух шагах, на улице Вавен — монастырь Сестер храма Сиона, а в другом конце улицы Нотр-Дам-де-Шан — монастырь августинок.

Казалось, Мегрэ прислушивался к звону колоколов, впитывая влажный воздух, затем, вздохнув, сказал Лапуэнту:

— Слетай на улицу Сен-Готар. На такси доберешься за несколько минут. В субботу контора и цеха, вероятно, закрыты. Но если Жуан похож на своего бывшего хозяина, можно надеяться, что он на месте — заканчивает какую-нибудь срочную работу. Если его нет, найдешь консьержку или сторожа. Спроси его домашний телефон и позвони ему. Мне нужно, чтобы ты принес фотографию в рамке, которую я видел у него в кабинете. Вчера, когда мы разговаривали, я машинально ее рассматривал, не подумав, что она может нам пригодиться. Это групповой снимок — Рене Жослен в центре, Жуан и, скорее всего, Гуле — слева и справа от него, другие сотрудники, мужчины и женщины, стоят во втором ряду, — всего человек тридцать. Там не все работницы, только те, кто давно здесь служит или самые лучшие. Вероятно, снимок сделан по случаю какого-нибудь юбилея или в связи с уходом Жослена на пенсию.

— Вы будете у себя в кабинете?

— Нет. Приходи в пивную на бульваре Монпарнас, где я уже был.

— Где эта пивная?

— По-моему, она называется франко-итальянской. Рядом с магазином, где продают товары для художников и скульпторов.

И он пошел, ссутулясь, покуривая трубку, которая впервые за год имела привкус осени.

Ему было немного стыдно, что он так резко разговаривал с мадам Жослен. Он понимал, что эта история лишь начинается. Ведь только она могла что-то от него скрывать или лгать ему. А его ремесло состояло в том, чтобы узнавать истину.

Мегрэ всегда было тяжело опровергать чьи-то доводы. Впервые это произошло в детстве, когда он только пошел в школу в своей деревне Алье. Тогда он первый раз в жизни соврал. В школе ученикам раздавали уже не новые, более или менее потрепанные учебники, но у некоторых учеников были совсем новые книги, и он ужасно им завидовал.

Ему выдали катехизис в зеленоватой обложке, с уже пожелтевшими страницами, а дети из более зажиточных семей купили себе новые книги последнего издания в обложке заманчиво розоватого цвета.

— Я потерял катехизис... — сказал он как-то вечером отцу. — Я пожаловался учителю, и он выдал мне новый...

На самом же деле он его не терял, а спрятал на чердаке, не осмелившись выбросить.

В тот вечер он не мог заснуть, он чувствовал себя виноватым и не сомневался, что в один прекрасный день его обман выплывет наружу. Назавтра он уже пользовался новым учебником без всякой радости, а потом три или четыре дня страдал, пока не подошел к учителю, держа в руках книгу.

— Я нашел старый, — прошептал он пересохшим от волнения языком, весь красный от стыда, — отец велел мне отдать этот вам.

Он до сих пор помнит взгляд учителя — проницательный и доброжелательный одновременно. Без сомнения, тот обо всем догадался, все понял.

— Доволен, что нашел?

— О да, господин учитель...

Он на всю жизнь сохранил благодарность учителю за то, что тот не заставил его сознаться во лжи и тем самым избавил от унижения.

Мадам Жослен тоже лгала, но она была не ребенком, а взрослой женщиной, матерью, вдовой. Вероятно, она была вынуждена лгать. А другие члены ее семьи тоже лгали по той или иной причине.