Мэйдзин

Черные угрожали большому мойо белых, которое простиралось из центра доски в правый нижний угол, а значит, Отакэ не требовалось ходить куда-то еще. И естественно, что Явата искал ход там, в центре и правом нижнем углу.

Мэйдзин в ответ сыграл 122-й ход, сделав глаз[70]. Без этого ответа группа белых из восьми камней погибла бы. Он словно не хотел отвечать на коугрозу.

Седьмой дан взял камень из чаши и призадумался. Мэйдзин, держа кулаки на коленях, склонил голову и затаил дыхание.

Через три минуты 123-й ход черных в правом нижнем углу привел к сокращению территории белых. Затем 127-м ходом седьмой дан вернулся в центр. 129-й ход черных представлял собой кири на территории белых. Этим ходом седьмой дан ослабил треугольник, который так старательно выстроил мэйдзин 120-м ходом.

Шестой дан Го прокомментировал:

– Черные, атакованные 120-м ходом белых, проявили решимость в серии ходов со 123-го по 129-й. Такая плотная игра часто встречается в партиях, исход которых неясен. Они демонстрируют волю к победе.

Однако мэйдзин, забыв об отчаянном кири черных, сыграл тэнуки и контратаковал черных справа внизу. Я опешил и напрягся. Это было неожиданно. Я как будто ощутил темную сторону мэйдзина. Неужели он увидел изъян в 129-м ходу Отакэ? Может, решил атаковать врага, допустившего непоправимую оплошность, пусть и ценой собственных сил? Я видел в 130-м ходе белых не волю к победе, а скорее злобу мэйдзина.

– Великий ход, великий, – повторял седьмой дан Отакэ, и как только он задумался об ответном ходе, пришла пора обедать. – Это великий ход. И ужасный ход. Абсолютно потрясающий. Я допустил оплошность, и он ей воспользовался…

Судья, шестой дан Ивамото, чуть не сетуя, сказал:

– Вот это точно война.

Он имел в виду, что на войне часто происходит какая-нибудь неожиданность, которая внезапно решает ее исход. Таков был 130-й ход белых. Он опрокинул все планы и расчеты игроков и все предположения не только любителей, но и профессионалов.

Как любитель я еще и не подозревал, что именно этот ход стал началом краха «непобедимого мэйдзина».

38

Но я понял: случилось что-то необыкновенное. Когда настало время обеда, не помню, то ли мы пошли за мэйдзином, то ли он позвал нас, но мы оказались у него в номере, и мэйдзин, еще не успев сесть, сказал:

– Игра кончена. Отакэ нарушил все своим отложенным ходом. Представьте, мы рисовали картину, а он залил ее черной краской, – тихо проговорил он. – Увидев этот ход, я даже хотел бросить игру. Понимаете? Я подумал, что лучше все бросить. Но, поразмыслив, решил не поддаваться.

Не помню, были ли с нами секретарь Явата и журналист Гои, или мы остались вдвоем, но все молчали.

– Зачем он так ходит? Чтобы потом еще два дня думать? Так нельзя! – выдавил мэйдзин.

Я ничего не сказал. Я не мог ни поддакивать мэйдзину, ни защищать седьмого дана. Однако я сочувствовал первому.

Я не мог представить, как расстроен и зол был мэйдзин, что ему даже захотелось все бросить. За доской он не выказал этого своего желания ни жестом, ни словом. Никто из нас не ощутил колебаний его души.

Прежде всего тогда мы все смотрели на секретаря Явату, искавшего отложенный 121-й ход, и не обращали внимания на мэйдзина. А вот мэйдзин ответил 122-м ходом сразу же, не думая. Тогда еще мы не понимали его колебаний. Не прошло и минуты, как секретарь нашел и выставил ход, а мэйдзин за столь короткое время уже собрался и виду не подавал.

И все же неожиданный гнев мэйдзина произвел на меня глубочайшее впечатление. И кажется, я понял его настроение как игрока, который играл свою долгую, прощальную партию с июня по декабрь.

Он считал эту партию картиной, произведением искусства. И в момент высочайшего напряжения, когда она была уже вот-вот готова, ее вдруг облили черной тушью. Так и в го: черные и белые камни выражают замысел, композицию, мелодию и тон, как в музыке. И если в эту мелодию вплетаются вдруг фальшивые звуки или если один из музыкантов в дуэте сбивается, все идет кувырком. Даже ошибка или недосмотр могут испортить знаменитую партию. 121-й ход седьмого дана Отакэ оказался неожиданным, удивительным, сомнительным – и определенно нарушил гармонию и мелодию этой партии.

Этот отложенный ход обсуждали и среди профессионалов, и среди любителей. Мы, любители, сочли его неестественным и явно бесполезным. Однако среди профессионалов позже появились защитники этого хода.

Седьмой дан Отакэ писал в своих впечатлениях от игры:

– Я думал, надо бы его сыграть когда-нибудь.

Шестой дан Го в своем комментарии лишь мельком коснулся этого хода, сказав, что белым следовало сыграть ханэцуги[71] в пункты 1–5 или 1–6, а затем добавил: «Тогда в ответ на 121-й ход черных белым стоило бы не реагировать прямо, а продлить жизнь камней, походив на 1–8. Это бы снизило ко-угрозу со стороны черных»[72].

Седьмой дан наверняка рассчитывал именно на это.