Мейерхольд: Драма красного Карабаса

Дальше все пошло еще хуже. Мейерхольд принялся драконить пьесу. Он нервно сокращал текст, вытаскивал наружу отсебятину, состоящую из политических и социологических комментариев. Файко написал простенькую комедию, почти фарс, переходящую в конце концов в мелодраму. Но такая пьеса не подходила Мейерхольду. Ему было скучно, тягостно в ее скромных масштабах. Он попытался придать ей привычную монументальность, которая и раздавила легкую комедию. По сути, главным исполнителем этого странного и холодного представления выступал не Артист, а… пианист — незабвенный Лев Оскарович Арнштам. Он сидел у рояля и мастерски аккомпанировал медлительному действию, без перерыва играя классику (Шопена, Листа, малоизвестного Лорцига). Он же подарил мне шутку Мейерхольда — когда тому в скором времени пришлось везти спектакль на гастроли в Ростов и он увидел приготовленные афиши, то сказал: «Знаю я этот Ростов! Там «Учитель Бубус» не пройдет — там нужен по крайней мере «Профессор Бубус».

Как видим, головы Мастер не терял, но самый громкий скандал разразился после премьеры. Драматург в газете «Вечерняя Москва» заявил публичный протест против «бесцеремонного режиссерского произвола». Мейерхольду пришлось отвечать. Все ведущие актеры (в том числе и обиженная Бабанова) ответили через ту же газету, что купюры в пьесе действительно значительны, но режиссер-постановщик вправе так поступать — тем более что все эти купюры не оказали негативного влияния на спектакль. Но избежать серьезной и долгой ссоры с Файко не удалось.

* * *

Завершая рассказ о «Лесе», я нарочно не сделал важной оговорки — дабы перекинуть мостик к еще одной, как бы смежной теме. Ее воплощением стал знаменитый спектакль «Мандат».

Я уже говорил, что несколько лет нэпа были, в общем, счастливым временем для российского населения, краткой эпохой почти полной свободы. Передовой рабочий, крестьянин, солдат и творческий интеллигент распорядились этой свободой, как и положено в их статусе — без надрывных проявлений, без роковых поступков. Популярный шлягер «Кирпичики» стал негласным гимном этих людей — любой из них мог душевно и бодро пропеть радостные (хоть и корявые) строки: «После Смольного, счастья вольного, развернулась рабочего грудь». Но не так было с другой частью населения, также многочисленной и по-своему влиятельной — с городским мещанством. Ему тоже хотелось если не стать властью, то хотя бы быть причастным к ней — к любой власти, хоть большевистской, хоть монархической. Об этом комедия Николая Эрдмана «Мандат».

Эту великолепную пьесу пересказывали многие, поэтому я лишь вкратце напомню ее сюжет. Некий Павел Гулячкин, обормот и свинтус, ищущий партийных родичей из рабочего класса, самолично выправляет себе «мандат» — фальшивку, дающую право этому фанфарону выглядеть в глазах его окружения полноценной и даже номенклатурной личностью. Вместе с ним в коммунальной квартире живут сестра и мать, такие же амбициозные и неприкаянные. Сестра хочет замуж. Те же проблемы — поиски партийных родичей — и у другого персонажа по имени Сметанич (Сергей Мартинсон), патриота кондовой, сермяжной, старой России. Но он не прочь женить сына и на сестре Гулячкина, поскольку в виде приданого им обещаны родичи-коммунисты. Еще в героинях некая дама из «бывших», прячущая у Гулячкина в сундуке платье «бывшей императрицы» — талисман, помогающий ей с нетерпением дожидаться желанного конца советской власти.

Эти три линии пересекаются, словесно и физически взаимодействуют — поют, горюют, радуются, морочат друг друга, дразнят, заискивают, надувают, трусят, подхалимствуют и завидуют. В этом прогнившем кавардаке витают мелкие страсти и постоянный страх — а временами скулеж и лирические грезы. В минуту торжества Гулячкин кидает сестру (Зинаиду Райх), одетую в подвенечное платье, в разогретую мужскую массу: «Варька, иди, выбирай любого!» И Варька, сама не своя, полушепчет-полукричит: «Хочу, чтоб в пенсне и страстный!» (Эта сцена у Райх выходила особенно хорошо.)

Сметаничи и толпа ждут чуда из «коронованного сундука», и оно таки случается: из сундука появляется тупая кухарка Настька (Елена Тяпкина), одетая в платье великой княжны и в силу этого принимаемая за престолонаследницу. В конце пьесы из того же сундука вдруг вылезает сосед по квартире, стукач Широнкин (Василий Зайчиков), свидетель всей этой фантасмагории. Он мигом утихомиривает толпу: «Граждане! Соблюдайте спокойствие и не расходитесь, потому что вас всех повесят». Он выхватывает у Сметанича фальшивый «мандат» и с криком «Милиция!» бежит вон. Общее смятение. Павел признается в подлоге. Но Широнкин возвращается. Он растерян и подавлен — милиция отказывается арестовывать всех этих оголтелых дураков. Потрясенный Павел, обняв мать, идет с нею на авансцену: «Как же нам жить, мамаша, если нас даже арестовывать не хотят? Как же нам жить?»