Мэйфейрские ведьмы

— Вот на этой террасе много дней сидела твоя мать, — вновь заговорила старуха. — А внизу, на плитах, умерла ее мать. Она упала туда из окна комнаты, которая сейчас прямо над нами и которая когда-то принадлежала Джулиену. Это я загнала ее туда, к самому окну, и, наверное, вытолкнула бы из него собственными руками, не прыгни она сама. Я едва не выцарапала ей глаза, как когда-то и Джулиену.

Карлотта умолкла, всматриваясь в ночь сквозь проржавевшую сетку. Темные силуэты огромных деревьев четко вырисовывались на чуть более светлом фоне неба. Холодный свет уличных фонарей заливал ближнюю к ограде часть разросшегося сада и высокую траву давно не стриженных газонов. Он отражался даже от высокой спинки белого кресла-качалки, стоявшего на террасе.

И вдруг ночь показалась Роуан чересчур жуткой и даже зловещей, а сам дом превратился в ее воображении в мрачную черную бездну, готовую засосать ее в свою неизмеримую глубину. Как ужасно жить и умереть в таком доме, провести много дней и ночей в этих страшных запущенных комнатах, чтобы потом окончить свои дни среди мерзости, грязи и нестерпимой вони. Невыносимо! Внутри у нее все дрожало от отвращения, густой волной поднимавшегося к горлу, готового вот-вот лишить ее возможности дышать. Нет, это невозможно выразить словами. Ни ее чувства, ни степень той ненависти, которую она испытывала сейчас к стоявшей рядом старухе.

— Это я убила Анту. — Голос Карлотты звучал глухо. Она стояла спиной к Роуан, и та с трудом разбирала тихо произнесенные слова. — Я убила ее, все равно как если бы действительно собственноручно выбросила из окна. Я желала ей смерти! Когда я вошла, она качала Дейрдре в колыбели, а он стоял возле нее, совсем близко. Он смотрел на малютку и заставлял ее смеяться! И она позволяла ему веселить свое дитя! Она разговаривала с ним и своим жеманным тихим голоском заверяла, что теперь, после смерти мужа, он ее единственный друг на всем белом свете. А мне заявила, что это ее дом и она в любой момент может выгнать меня отсюда.

И тогда я пообещала выцарапать ей глаза, если она не прогонит его. «Ты не сможешь видеть его, лишившись глаз, — сказала я. — И избавишь от этого зрелища свою дочь».

Карлотта замолчала. Потрясенная ее признанием, Роуан не проронила ни слова. Она неподвижно застыла в мучительном ожидании еще более ужасных откровений, прислушиваясь к приглушенным звукам ночи, доносившимся из сада.

— Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть, как бьется о женскую щеку человеческий глаз, вырванный из глазницы и висящий лишь на нескольких окровавленных ниточках? — Голос женщины звучал глухо, но ровно. — Я выполнила свою угрозу. Она рыдала и всхлипывала, как малое дитя, но меня это не остановило. А когда она помчалась наверх, обеими руками придерживая выпавшее глазное яблоко, я бросилась следом. И ты думаешь, он хотя бы попытался меня остановить?

— Я бы попыталась, — ответила Роуан. — Скажите, зачем вы все это мне рассказываете?

— Затем, что ты хочешь знать, что случилось! А чтобы понять, что произошло с одной, необходимо знать, что произошло с той, которая была до нее. И еще. Я хочу, чтобы ты знала, что все это я совершила с одной-единственной целью: разорвать адскую цепь.

Старуха повернулась к Роуан лицом. Холодный белый свет уличного фонаря отразился в стеклах ее очков, превратив их в непроницаемые зеркала.

— Я совершила это ради тебя, ради меня, ради самого Господа Бога, если он таки существует. Я подтащила ее к открытому окну и заставила высунуться. «Посмотрим, — кричала я, — сумеешь ли ты увидеть его теперь, когда ты слепа! Сможешь ли заставить его прийти?!» И все это время твоя мать надрывалась от крика в своей колыбели. Мне следовало убить ее тогда же, пока Анта лежала бездыханная на плитах. Но Господь не дал мне смелости сделать это…

Она опять помолчала немного, потом слегка вздернула подбородок, и холодная улыбка чуть тронула тонкие губы.

— Я ощущаю твой гнев и осуждение, — сказала она.

— А разве в этом есть что-то удивительное?

Карлотта опустила голову, и лицо ее оказалось в тени — свет теперь падал только на волосы, отчего они казались совсем белыми.

— Я не посмела лишить жизни столь крохотное существо, — устало проговорила она. — Не нашла в себе сил принести подушку и положить ее на лицо Дейрдре. Я вспомнила старинные легенды о том, как на своих шабашах ведьмы приносили в жертву детей и после размешивали в котлах младенческий жир. Мы, Мэйфейры, тоже ведьмы. Так неужели и мне суждено было принести в жертву это невинное создание? Нет, я не смогла уподобиться им и совершить такое злодеяние!

Конечно, он был уверен, что все произойдет именно так, что я не решусь… В противном случае он разнес бы этот дом в щепки, лишь бы не позволить мне…

Она не закончила фразу.

Роуан долго не могла прийти в себя. Она буквально задыхалась от переполнявших ее ненависти и гнева.

— А что вы делали с ней потом? — наконец спросила она охрипшим голосом. — Что еще вы делали с моей матерью, чтобы, как вы выражаетесь, разорвать цепь?

Карлотта не ответила.

— Я хочу знать! — настаивала Роуан.