Механические птицы не поют (СИ)

Уолтер и не заметил, как успел напиться. Когда кончился джин, Бен вытащил из саквояжа пузатую бутыль с обвязанным кожаным шнурком горлышком. Он как-то назвал напиток, но Уолтер не запомнил. Запомнил резкий запах аниса, корицы и легкий привкус тмина. Цветом напиток напоминал крепкий чай, а в голову давал почище дешевого джина.

Уолтер помнил, как Бен, встав на стол, патетически говорил что-то о свободе и о том, что никто не смеет запирать птиц в клетках, а Эльстер смотрела на него влюбленными глазами. Помнил минутное раздражение и ревность, которую тут же смыло какой-то другой эмоцией, да так и не принесло обратно.

Он прочитал Бену Колыбельную Свершающих и благословил его, пожелав остаться в живых. Зои сидела прямо на полу, обняв колени и переводила взгляд от Уолтера к Бену, будто они перекидывали друг другу мячик.

Эльстер глупо хихикала над какими-то шутками Бена, а когда ее пытались разговорить — закатывала глаза и говорила, что патер велел молчать. Уолтеру в этот момент почему-то становилось стыдно.

Он не собирался напиваться, более того, прекрасно понимал, что для этого один из самых неудачных моментов. Но напряжение последних дней, постоянный страх и недостаток сна сделали свое дело.

Уолтер успел подумать, что если вдруг Унфелих тоже сел в поезд — им конец.

Впрочем, если он и правда в поезде — деваться им в любом случае некуда. Вокруг стелились залитые туманом вересковые пустоши, превращающие бегущего человека в идеальную мишень. Он успел подумать об этом и еще о чем-то, казавшимся очень важным.

А потом уснул за столом, уронив голову на скрещенные руки. Эльстер спала в соседнем кресле, обняв саквояж. Во сне Уолтер слышал только стук колес, который под утро начал звучать прямо в голове.

Ему казалось, он прижался виском к рельсам и слушает, как приближается поезд. И ждет, чтобы поезд наконец-то его переехал, избавив от наполняющей голову раскаленной боли.

— Спящ-щ-щий, чтобы я еще раз… — простонал кто-то голосом Бена.

— Не богохульствуйте, юноша, — просипел Уолтер, пытаясь продрать глаза. Выходило плохо — казалось, за ночь кто-то зашил ему веки.

— Идите-ка вы, патер, чтоб вас, — посоветовал Бен. — Есть у вас колыбельные от похмелья?

— Есть Колыбельная по Уходящим, — обнадежил его Уолтер, решив пока не открывать глаза.

— Водички? — раздался где-то неподалеку голос Эльстер.

— Ты святой, дитя мое, — прочувствованно ответил Уолтер, слепо шаря рукой. Его пальцы сомкнулись вокруг прохладной поверхности стакана.

— Там несколько капель настойки, что вам доктор прописал, которая тонизирует, — предупредила Эльстер. — Вам налить, мистер Берг?

— Прошу…

— Тоник?

— Если не затруднит…

Уолтер усмехнулся про себя. Как бы сильно он вчера не был пьян, он точно помнил, что ни разу не вышел из роли, как и Эльстер, которая была гораздо трезвее. Потому что он твердо усвоил, что для того, чтобы все поверили в ложь, нужно жить этой ложью. Быть молодым клириком патером Ливриком, который никогда не был даже знаком с Уолтером Говардом.

Вода была прохладной, с легким соленым привкусом. В этот момент он особенно тосковал по оставшимся в старом саквояже лигеплацким каплям от несварения. Они бы сняли похмелье моментально. Но саквояж, где лежали капли, остался в Вудчестере. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

Он медленно открыл глаза. Тусклый свет показался мучительно ярким и потребовалось несколько секунд, чтобы он перестал вонзаться в глаза золотыми иголками.

Эльстер сидела рядом, почему-то опять на полу и смотрела снизу вверх со странной смесью сочувствия и легкого злорадства.

— Вы обещали мне сан клирика в Эгберте, — сообщила она.

— Значит, нам придется торчать там лет десять, — проворчал он, жалея, что так и не взял у патера Морна трость — с ней встать и стоять ровно было бы проще.

Обе перчатки оставались на руках. Левая была чуть толще и это немного мешало — Уолтер только успел привыкнуть к обнаженному протезу.

Он все-таки встал и вышел в коридор.

У приоткрытых окон собрались такие же мятые пассажиры — в основном мужчины, но было и несколько женщин.

Большинство курили, выдыхая дым прямо в белесый утренний туман. Уолтер заметил самокрутки, трубки, папиросы и даже пару опиумных трубок. Кто-то просто пытался подышать свежим воздухом, но вдыхал все тот же туман и пронизанный едва заметными ниточками табачного дыма густой чад, валивший из паровозной трубы.

У двери в уборную спал, трогательно свернувшись в клубочек, огромный огненно-рыжий мужик, похожий на Хенрика, как родной брат. Уолтер закатил глаза.

В таком случае альбионскому аристократу полагалось брезгливо потыкать в спящего тростью, а если он отказывается просыпаться — этой же тростью вытянуть поперек хребта. Несмотря на то, что будить человека считалось грехом наравне с мелким воровством. Он знал, что слуги, которые бьют в гонг в богатых домах и рабочие, которые стучат палками в окна по утрам, получают отпущение грехов в Колыбелях вдвое чаще других.