Музыканту Уолтеру вообще было наплевать на приличия и отпущения грехов — он бы просто попытался оттащить мужика в сторону и мог для убедительности добавить сапогом под ребра. В случае, если бы он проснулся и возжелал реванша — Музыкант Уолтер только радовался бы возможности ввязаться в драку.
Но что делать патеру Ливрику?
Уолтер глубоко вздохнул и повернулся к паре мужчин с нашивками рабочих на куртках, пытающихся трясущимися руками забить трубки.
— Пусть Спящему приснится для вас легкое утро, господа! — поздоровался он.
— И вам, это, утречка доброго, патер, — добродушно отозвался один из рабочих, заросший черной бородой до самых глаз.
— Это ваш друг? — спросил Уолтер, указывая на спящего.
— Впервые видим. Вам пододвинуть? — догадался рабочий.
— Был бы крайне вам признателен, — с чувством ответил он. — И да не рассердится на вас Спящий за…
— Э! — махнул рукой мужчина, кивая своему молчаливому другу.
Они сунули Уолтеру трубки, сноровисто ухватили спящего за воротник и ремень и довольно бесцеремонно оттащили даже не пошевелившегося мужчину за стоящий неподалеку ящик с углем.
Уолтер вернул трубки, осенил рабочих знаком Спящего и заперся в уборной.
Из мутного треснувшего зеркала на него смотрел болезненно бледный молодой человек с огромными синяками под глазами и красными пятнами на лице и шее.
— Красавец, — сообщил ему Уолтер. — Бывшая надежда рода Говардов, а ныне — благородный альбионский клирик.
— Какой из тебя клирик, какая надежда, пропойца, — устало отозвался Джек где-то за спиной. — Я всякие ужасы себе представлял, но чтобы ты в поезде для рабочих надрался с морлисским студентиком-революционером — на это даже мне фантазии не хватило. Может вместе с ним еще поедешь флагами на баррикадах помахать?
— Было бы неплохо — хочу посмотреть, как Унфелих карабкается на баррикады, — огрызнулся он, выплескивая в лицо теплую, слегка пахнущую железом и затхлостью воду.
— Позор на мою раннюю седину, — вздохнул Джек.
— Не было у тебя никакой седины, — слегка удивленно ответил Уолтер.
— Ты знаешь, что была. К счастью, даже в девятнадцать ты не нашел это хорошим поводом для своих плоских шуточек, но точно знаю, что ты видел, как я ее закрашиваю.
Уолтер поморщился, вспомнив, что действительно видел. И ему тогда даже было стыдно, потому что он решил, что довел излишне эмоционального брата своими выходками.
— Не переживай, я проверял — это привет по отцовской линии. У тебя волосы матери, — обнадежил его Джек и затих, словно его смыло следующей пригоршней воды, разбившейся о лицо и тяжелыми каплями сорвавшейся в черный провал слива.
Когда он вышел, людей стало заметно больше. Он старался не поднимать взгляда и казаться как можно незаметнее.
Сюртук клирика словно делал его деталью интерьера, и Уолтера это полностью устраивало — трое мужчин у перемычки, кажется, собирались драться, а пара женщин из Идущих хватали проходящих мимо людей за руки и предлагали погадать.
— Ай, милый, какой славный котеночек! — кто-то схватил его за левый рукав и потянул к себе.
— Не стоит, мисс, — попросил он, попытавшись тактично высвободить руку, но Идущая держала крепко. Он повернулся, готовя отповедь, но замер.
Уолтер ожидал увидеть смуглую девушку в ярких одеждах, вроде тех, кого видел на вокзале. Но на него смотрела темно-рыжая, бледная женщина в мятом черном платье. Волосы ее стояли дыбом, а улыбалась она так, что у него возникли серьезные подозрения, что она тоже грешила с опиумной трубкой. Ее лицо показалось ему удивительно неприятным, хотя он не мог объяснить себе, почему.
— Дай левую ручку, солнце мое, — вкрадчиво попросила она.
— Гадалка из вас не очень, — мягко заметил он, делая еще одну попытку освободиться. — К тому же Служители не верят в то, что Сон можно предсказать.
— По шестеренкам посмотрю, — подмигнула она и не выпуская его руку, и продолжая улыбаться, оттеснила к дверям купе. Уолтер только сейчас заметил во второй ее руке тонкую длинную трубку. Вересковую, без всякого опиума.
Он открыл дверь, и Идущая замерла на пороге, обведя сидящих тоскливым взглядом. Затем медленно зашла, затянулась и выдохнула вместе с густым дымом:
— Чудно. Я обычно обещаю другое, но вы все умрете. Ты умрешь, — она ткнула трубкой в грудь Бена. — Ты тоже умрешь, — она указала на Уолтера, — и ты, и даже ты, — трубка указала на Зои и Эльстер. — Это я знаю точно, только кое-кто из вас пораньше. Я не могу помочь тебе, — трубка указала на Бена, — потому что ты молодой, глупый и думаешь, что умирать не больно. И тебе, пташка, я не могу помочь, потому что нужно быть осторожнее с корреспонденцией. Тебе, — она ткнула трубкой Уолтеру в кончик носа, и он почувствовал едкий запах тлеющего табака с нотками ментола, — я не могу помочь, потому что ты уже влюбился, то есть сунул голову в петлю, встал на табуретку и прыгаешь на одной ноге. Про тебя, — она махнула трубкой в сторону Зои, — я вообще молчу.
— И зачем вы все это говорите? — с неприязнью спросил Уолтер, выдергивая рукав.