Уснуть Тесс удалось далеко не сразу. Она долго лежала с открытыми глазами, слушая мерное тиканье механического ангела и глядя на полосы света от уличных фонарей, перечертившие потолок.
Тесс разглядывала себя в зеркале над туалетным столиком, пока Софи застегивала ей пуговицы на спине. В ярком утреннем свете, лившемся через высокие окна, лицо казалось мертвенно-бледным. Под глазами залегли серые тени.
Вообще-то у Тесс не было привычки вертеться перед зеркалом. Обычно ей хватало беглого взгляда на свое отражение, чтобы убедиться, что волосы в порядке и на одежде нет пятен. Но сейчас она не могла оторвать взгляда от этого худого, бледного лица. Казалось, отражение идет рябью, словно она смотрелась в воду, – и Тесс это напоминало дрожь, охватывающую ее всякий раз перед превращением. Теперь, когда она примерила на себя чужие лица, увидела мир чужими глазами, как могла она утверждать, что именно это лицо – ее собственное? Быть может, при каждом обратном превращении она воспроизводила свой прежний облик не вполне точно – и, в конце концов, перестала быть собой? Но, с другой стороны, так уж ли это важно? В конце концов, ее лицо – только маска из плоти, не имеющая отношения к тому, что происходит у нее в душе.
В зеркале виднелось и отражение Софи – та стояла в профиль, и в дневном свете шрам на ее щеке казался еще страшнее: словно прекрасная картина, безжалостно располосованная ножом. Тесс до смерти хотелось спросить у горничной, что с ней произошло, но она не находила слов. Вместо этого она лишь промолвила:
– Спасибо вам за помощь.
– Рада оказаться полезной, мисс, – равнодушным тоном ответила Софи.
– Софи, я хотела вас спросить… – начала Тесс и тут же почувствовала, как горничная напряглась. «Она думает, что я сейчас спрошу о шраме», – подумала Тесс, а вслух произнесла: – Вчера вечером, в коридоре, вы говорили с Уиллом так…
Софи рассмеялась – коротко, но от всей души.
– Мне позволено говорить с мистером Эрондейлом так, как я хочу. Это входит в условия моего договора о найме.
– Шарлотта разрешила вам диктовать условия?
– Не так уж просто найти человека, который сможет работать в Институте, – пояснила Софи. – Для этого нужно особое Зрение. И у Агаты, и у Томаса оно есть. Миссис Бранвелл пригласила меня сразу, когда узнала, что я тоже
– Ну, поскольку он грубит всем подряд, это даже и неплохо, что хоть кто-то может грубить ему, – заметила Тесс.
– Подозреваю, что миссис Бранвелл именно так и подумала. – Софи усмехнулась, и Тесс подумала, что с улыбкой на лице она становится настоящей красавицей, и никакой шрам тому не помеха.
– Значит, вам нравится Шарлотта? – спросила Тесс. – По-моему, она и правда ужасно добрая.
Софи пожала плечами:
– На прежнем месте работы миссис Аткинс – тамошняя домоправительница – вела подсчет всем использованным прислугой свечам и кусочкам мыла. Мыло приходилось смыливать до конца, чтобы получить новый кусочек. А миссис Бранвелл дает мне новое мыло всякий раз, когда я прошу. – Похоже, для Софи это и впрямь был самый верный признак доброго сердца.
– Полагаю, здесь, в Институте, у всех полно денег. – Тесс подумала о роскошной мебели и богатом убранстве дома.
– Возможно. Но я хорошо знакома с гардеробом миссис Бранвелл, и могу сказать, что платья она покупает подержанные.
Тесс подумала о синем платье Джессамины, в котором та вышла к ужину накануне.
– А мисс Лавлейс?
– У нее свои деньги, – мрачно заявила Софи и отступила на шаг. – Вот. Посмотрите, что получилось.
Тесс улыбнулась:
– Спасибо, Софи.
Когда Тесс вошла в столовую, остальные уже завтракали: Шарлотта в простом сером платье мазала тост джемом, Генри прятался за газетой, а Джессамина манерно ковыряла ложкой в миске овсянки. Перед Уиллом на тарелке высилась целая гора яиц и бекона, которые он поглощал чересчур старательно для человека, якобы проведшего всю предыдущую ночь за бутылкой.
– А мы как раз о вас говорили, мисс Грей, – начала Джессамина, когда Тесс села за стол, и пододвинула девушке серебряное блюдо с тостами. – Тост?
Тесс взяла вилку и с тревогой обвела взглядом стол:
– Обо мне? А что именно?
– Пытались решить, что же нам с вами делать дальше. Нижнемирцы не могут жить в Институте вечно, – ответил за Джессамину Уилл. – Лично я предложил продать вас цыганам на Хэмпстед-Хит, – сообщил он и, обернувшись к Шарлотте, добавил: – Я слыхал, они скупают не только лошадей, но и женщин, если у кого-то завалялась лишняя.
– Прекрати, Уилл! – возмутилась Шарлотта. – Не говори глупостей.
Уилл откинулся на спинку стула:
– Вы правы. Они ее не купят. Слишком тощая.