И тут началось нечто невероятное. В Нью-Йорке всю одежду Тесс покупала тетя. Все это были готовые платья из дешевой ткани унылого темно-серого или темно-синего цвета, и их всегда приходилось еще подгонять по фигуре. До сих пор Тесс и не подозревала, что голубой цвет подчеркивает синеву ее глаз, а розовый придает румянец ее бледным щекам. Пока с нее снимали мерки, Джессамина беседовала с модисткой о новомодных облегающих платьях, жестких корсетах и о каком-то мистере Чарльзе Уорте. Тесс стояла, не сводя глаз со своего отражения в зеркале: ей казалось, что вот-вот начнется очередное превращение. Но ничего подобного не произошло, и в конце концов Тесс заказала для себя четыре новых платья, которые пообещали доставить в Институт через неделю (одно – розовое, второе – желтое, третье – в полоску, белое с голубым, с костяными пуговками, и четвертое – из золотого и черного шелка), а вдобавок – два великолепных жакета, один из которых украшали прелестные тюлевые манжеты, расшитые бисером.
– Подозреваю, в этом последнем наряде вы и в самом деле будете выглядеть неплохо, – заметила Джессамина, когда они вновь уселись в экипаж. – Просто удивительно, какие чудеса творит мода.
Тесс сосчитала про себя до десяти, прежде чем ответить:
– Я очень признательна вам за все, Джессамина. Теперь мы поедем обратно в Институт?
Лицо Джессамины тотчас омрачилось досадой. «Похоже, она ненавидит это место», – с недоумением подумала Тесс. Но что плохого в Институте? Конечно, это необычное заведение, но Джессамина давно уже должна была привыкнуть! Она ведь Сумеречный охотник, как и все остальные.
Так или иначе, Джессамина решила уклониться от прямого ответа:
– Сегодня такой прекрасный день, а вы еще совсем не видели Лондона! Думаю, нам стоит прогуляться по Гайд-парку. А потом заглянем в кондитерскую Гантера, и Томас возьмет нам по мороженому!
Тесс выглянула в окно и увидела серое, пасмурное небо с редкими просветами между туч. В Нью-Йорке такой день никто бы не назвал прекрасным, но в Лондоне, очевидно, о погоде судили по другим меркам. Кроме того, Тесс чувствовала себя обязанной, а Джессамине явно не хотелось возвращаться домой.
– Я обожаю парки, – сказала Тесс.
По лицу Джессамины скользнула тень улыбки.
– Ты не сказала мисс Грей насчет механизмов, – заметил Генри.
Шарлотта подняла голову от бумаг и вздохнула. Она уже не раз обращалась в Конклав с просьбами, но Институту так и не выделили второй экипаж. Так что они обходились одним – прекрасной городской каретой, надо признать, да и Томас превосходно справлялся с обязанностями кучера. Но это означало, что всякий раз, когда Сумеречным охотникам предстояло разделиться и отправиться в разные места, как случилось и сегодня, Шарлотте приходилось одалживать экипаж у Бенедикта Лайтвуда, которого она, по правде говоря, терпеть не могла. К тому же, карета, которую он соглашался ей ссудить, была тесной и неудобной. Бедняга Генри вечно стукался головой о низкую крышу.
– Нет, – признала она. – Бедной девочке и без того пришлось несладко. Я просто не нашла в себе сил сказать ей, что механизмы, которые мы нашли в подвале Темного Дома, изготовлены компанией, в которой работал ее брат. Она так беспокоится о нем. Мне показалось, что это для нее будет уже чересчур.
– Но это, скорее всего, ровным счетом ничего не значит, дорогая, – пожал плечами Генри. – «Мортмейн и компания» – основной производитель станков во всей Англии. Что до самого Мортмейна, то он – настоящий гений. Его патентованная машина для производства шарикоподшипников…
– Да, да. – Шарлотта изо всех сил старалась скрыть раздражение. – Наверное, стоило сказать ей. Просто мне показалось, что сначала лучше поговорить с мистером Мортмейном. Ты, конечно, прав: он может вообще ничего об этом не знать. Но все-таки – какое странное совпадение! И честно признаться, Генри, я не очень-то верю в совпадения.
И она снова углубилась в свои записи об Акселе Мортмейне. Тот был единственным (и, по всей вероятности, внебрачным) сыном доктора Холлингворта Мортмейна, который поднялся за свою жизнь от скромной должности корабельного врача на судне, курсировавшем между Англией и Китаем, до богатого частного торговца, покупавшего и продававшего пряности, сахар, шелк и чай, а также, вероятно, опиум (на сей счет Шарлотта была согласна с Джемом, хотя и не стала вносить это в свои заметки). После смерти отца Аксель, которому на тот момент едва исполнилось двадцать, унаследовал его состояние и вложил деньги в строительство судов нового типа, куда более быстроходных, чем прежние. Всего за десять лет Мортмейн-младший удвоил, а затем и учетверил богатство отца.
Несколько лет назад он перебрался из Шанхая в Лондон, продал торговые суда и приобрел большую компанию, которая производила часы всех моделей: от карманных до напольных. Компания процветала, и Аксель Мортмейн был очень богат.
Экипаж остановился перед одним из ряда белых домов с выходящими на площадь высокими окнами. Генри высунулся из кареты, чтобы разглядеть номер на медной доске, прикрепленной к воротам.