Механический бог

– Тэо, а ты никогда не думал, что мы похожи на гномов? – Серафим уже считал себя модератором, объединив нас своим «мы». «Какое нахальство!»

– Сема, ты только вслух такое больше никому не говори. Мне можно, я пойму. Но многих здесь это сравнение раздражает.

– Не знал.

– Говорят, что на поверхности, где-то в лесах Сибири живут модераторы-отщепенцы. Они нашими технологиями не пользуются, зато преуспели в работе с психической энергией. Этим и живут. Кто-то называет их эльфами, а кто-то – лесными выродками.

– Ни фига себе! – удивился Серафим. – И давно они там – в Сибири?

– Судя по слухам – уже лет триста.

– А как они там живут без технологий? У них даже интернета нет?

– А как люди жили триста лет назад… Вот так и живут – экологично. Ты же видел «Аватар»?

– Охренеть! Конечно, видел!

– Говорят, среди них были старшие наставники – наблюдатели… преуспевшие в работе с тонкой энергией. Им от жизни много не надо. Созерцают себе… В общем – лесные пофигисты. Но все это, опять же, слухи.

Мы, наконец, приблизились к «храму фальши». Узкий коридор привел нас в тускло-освещенный гигантский зал такой протяженности, что его противоположный конец сужался в точку. Высота храма от пола до бледного потолка составляла около сотни метров. Серафим раскрыл рот от изумления. В десятки рядов здесь простирались высокими столбами бумажные банкноты со всего мира. Зал был освещен фосфорически неживым синевато-зеленым сиянием тысяч ламп, в дополнение к которым с далекого потолка свисали грандиозные свечные люстры.

– Охренеть… – только и услышал я. Серафим сам оторвался от меня, и, размахивая руками, пошел к близстоящему ярусу наличных денег.

– Сколько здесь? – спросил он.

– Во всем зале?

– В этой колонне, – он указал на ближайший столп банкнот.

– Где-то пятьдесят миллиардов долларов, – ответил я.

– Это же, почти, состояние Билла Гейтса!

– У Гейтса по нашим данным сейчас – около сотни. Но официально, конечно – меньше.

– А сколько во всем зале?

– Где-то сорок триллионов.

Серафим промолчал, но взгляд его выразил какое-то остекленевшее безумие.

– А разве так может быть? – спросил он монотонно в полголоса. – Во всем мире денег меньше, чем тут.

– Бумажных-то, конечно меньше, – ответил я равнодушно. – Тут у нас больше половины – вышедших из обращения. Сохраняем для кучности, – сказал я так, будто сам был причастен к этому делу.

– А сколько всего бабла в мире? – спросил он.

– Чисто мирских – весь агрегат М1, я думаю, составит триллионов двадцать, – прикинул я. – А кредитных – еще около сотни.

– Теперь ясно, почему бабло «воздухом» называют, – заметил он. – Реальных денег в банках попросту нет.

– Тут у нас не только деньги, – сообщил я торжественно. – Последний ряд – золото.

Серафим посмотрел на меня испуганно, и ничего не сказав, заковылял вдоль рядов с банкнотами. А я остался стоять на месте, упиваясь гордостью за свой народ. Я чувствовал себя так, будто сам лично обладал чем-то ценным для этого человека, и сейчас этой великой ценностью снисходительно делился.

А Серафим удалялся все дальше и дальше, пока фигурка его тела на фоне бледного горизонта не стала совсем крошечной. Кажется, он остановился, но мне уже было сложно различить, как он был развернут ко мне: лицом, или спиной. Я поднял руку на уровень глаз, и поместил его маленькое тело между указательным и большим пальцем. Серафим был – не больше мухи. Не смотря на то, что этот визуальный фокус, не возымел бы никакого реального эффекта, сжимать пальцы мне не хотелось. «Все-таки я ничем не лучше этого мирянина, думал я. А может и хуже». Моя гордыня дала предсказуемый постэффект, и в голове стали проноситься унизительные проекции о собственной ничтожности и никчемности. «Какой же я все-таки хороший и добрый человек, – в итоге удовлетворенно подумал я».

Серафим вернулся приблизительно через час, и начал впопыхах говорить:

– Я все понял, Тэо! Я увидел эту вневременность! Люди тысячи лет потели и разрывали в кровь руки ради этого. Мы же всю жизнь гонимся за этим, – он махнул рукой в сторону колонн с деньгами. – А ведь это же – просто бумага – пустышка. Я давно это чувствовал. Но сейчас я это понял. Это же целая история, здесь, в этой комнате – вечность! – Серафим говорил возбужденно и так сумбурно, что в моем уме пронеслась неуклюжая порция проекций о Давиде. – Мы же всегда думали, что это – решение всех проблем. А на деле – это пустота. Даже меньше. Вообще – ничто! И это «ничто» держится на всеобщей вере в то, что оно чего-то стоит. А потом государство организовало вокруг этой пустоты монополию. А ведь все самое важное не может быть куплено за деньги: качества, опыт, разумность, интеллект, и что-то еще более ценное… Я пока не могу назвать – не знаю, как сказать…

– Я понимаю, – ответил я. – Именно это тебя и привело к нам.

– Да! И я ведь раньше не понимал даже. За деньги душу не купить, а вот продать – сколько угодно. Воочию видел!

– Это точно, – согласился я.