Механическое пианино

И когда я приду сюда проверить блеск через сто лет, будет ли она сиять все так же ярко, как сейчас? Или?

Он со значением глядит на подножие лестницы.

Что ж, от кого будет зависеть, окажется ли она померкнувшей или нет?

Он оглядывает публику.

Это зависит от тебя! И тебя! И тебя!..

Неожиданно он опускает фонарь и начинает его лучом освещать лица зрителей, выхватывая из темноты то одно, то другое.

Взмывают ракеты. Гремит гимн «Звезды и Полосы». Створки стального полушария закрываются. Вспыхивает свет в амфитеатре.

Рука Кронера с размаху опустилась на колено Пола.

– Уфф! Лучшая из всех программных пьес! Только подумать, Пол, вся история, вся история тут перед тобой как на ладони!

«Наверное, вам интересно будет узнать, – сказал громкоговоритель, перекрывая аплодисменты. – Интересное сообщение: в прошлом авторами программных пьес обычно бывали профессиональные писатели, которые работали по нашим указаниям. Пьесу же, которую вы только что увидели, верьте этому или нет, написал инженер и управляющий из нашей организации! Билли Холдермен, встаньте! Встаньте! Встаньте, Билл!»

Аудитория обезумела.

– Я так и знал! – выкрикнул Кронер. – Здесь не было ни капельки фальши! Пьеса доходит прямо до сердца. Это, конечно, должен был быть кто-нибудь из наших!

Холдермен, косматое и усталое ничтожество с Заводов Индианаполиса, сидевший за несколько рядов впереди Пола, поднялся, раскрасневшийся, улыбающийся и со слезами на глазах. На закате жизни он наконец дождался своего часа. Возможно, что приглушенный отзвук аплодисментов, преодолев пролив и достигнув Материка, докатился и до его жены, женщины, которая верила в него и тогда, когда никто в него не верил.

«Костер через пять минут, – сказал громкоговоритель. – Пять минут на завязывание новых знакомств, а потом костер».

Шеферд, работая плечами, протолкался сквозь толпу и отвлек внимание Кронера от Пола.

– «Со всем своим золотом и со всей своей армией, – цитировал он пьесу. – Со всем своим золотом и со всей своей армией разве мог Карл Великий добыть хоть одну электрическую или электронную лампу!» – Шеферд мечтательно и восхищенно покачал головой. – Нет, не говорите мне, что искусство отмирает.

«Искусство чего?» – сказал про себя Пол и зашагал от них в полумрак за гирлянды иллюминации. Остальная толпа поплыла тесно сбитой массой к берегу, где Люк Люббок, Элфи и остальные лица обслуживающего персонала обливали керосином сосновые бревна.

Пьеса, по существу, была точно такой же, какими открывались сезоны на Лужке даже еще и в довоенное время, когда остров принадлежал одной из сталелитейных компаний. Двадцать лет назад отец Пола привел его сюда, и сюжет пьесы уже и тогда был в точности такой же: простой человек никак не хотел проявлять того чувства благодарности, которое он, несомненно, должен был бы испытывать по отношению к инженерам и управляющим за все те блага, которыми они осыпали его, и причиной этой черной неблагодарности являлись радикалы.

Когда Пол подростком впервые увидел эту аллегорию, она произвела на него глубокое впечатление. Он был просто ошеломлен ее величественной ясностью и простотой. Вся история была как на ладони, и героическая борьба против неблагодарности стала настолько очевидной для его юного ума, что он даже начал на некоторое время преклоняться перед своим отцом, как перед борцом, эдаким Ричардом Львиное Сердце наших дней.

– Ну, – сказал ему отец после этой первой пьесы много лет назад, – о чем ты сейчас думаешь, Пол?

– Я не представлял себе, совершенно не представлял себе, что так обстоят дела.

– Это и есть история, – грустно сказал его отец. – Вся история. Именно так и обстоят дела.

– Да, сэр. – Глаза их встретились, и невыразимо глубокое понимание извечной трагедии установилось между ними, между их поколениями – наследственное чувство мировой скорби, столь же древнее, как и сам мир.

Теперь же Пол стоял в одиночестве на темной дорожке, обеспокоенный обликом тех, кого Кронер называл первой шеренгой в процессии цивилизации, открывателями дверей в новые невиданные миры. Эта глупая постановочка, казалось, полностью удовлетворяла их как отражение всего, что они делали, их целей, их противников, и объясняла, почему некоторые люди выступают против них. Это была соблазнительно упрощенная картина, и она удовлетворяла этих лидеров процессии. А ведь это походило на то, как если бы мореплаватель, желая избавиться от всех тревог и забот, стер бы со своей карты все рифы.