Механическое сердце Fatum (СИ)

Оксимирон махнул рукой, напомнив, что ночью Хованский должен вернуть ему ключ обратно, и пошёл прочь от надоедливого нароста на рэп-культуре. Как же его раздражало наличие таких людей в узких кругах, и тем более выводил из себя тот факт, что с этим человеком он делил сердце Петербурга — «1703». И хотя осознание того, что ключ кого попало слушаться не будет, помогало ему держать себя в руках, с каждой их встречей делать это становилось всё сложнее.

Мирон планировал отдохнуть и хорошенько выспаться, но дойти до дома ему помешали. Стоило ему переступить черту, за которой пустырь сливался с лабиринтом улиц, как туда же вышел другой человек. Сначала он не заметил Мирона, но как только их взгляды пересеклись, оба поняли: стычки не избежать.

— Не тех ты друзей выбираешь, Окси. — Слава с нескрываемым презрением усмехнулся. Ему не требовалось видеть это дважды или трижды, чтобы знать, кто в дневное время владеет ключом-подвеской «1703».

— Гнойный, — Мирон подошёл к нему впритык и снизу вверх, сохраняя превосходство, тихо произнёс: — Если выяснится, что ты причастен к исчезновению Гены Rickey F, тебе не жить. Я лично об этом позабочусь.

— Ой, — вздохнул Слава, — боюсь-боюсь.

Он не проигрывал ему ни в чём, но злая обида разрывала грудную клетку. Мирон, возможно, здесь самый сильный — после него, конечно.

— Наш баттл ни один конец света не отменит, — напомнил Слава. — Хочешь сказать мне что-то, сделай это, как только придёт лето. Встретимся на битве площадок, а пока постарайся выжить, доверяя свою защиту всяким помойным гангстерам.

Развернувшись, чтобы продолжить свой путь, Слава прервал разговор первым. Все догадки Мирона так и оставались догадками, сколько бы они не пересекались с новыми реалиями: как невозможно было что-то узнать об этом человеке, так невозможно было и понять, чем заняты его мысли в этот момент.

Их конфликт затянулся, но время, вместо того, чтобы сгладить углы, только обострило и без того напряжённые отношения: Гнойный был человеком, которому, как и Мирону, Fatum доверила ключ.

***

Слава был движим призраками прошлого. Прижатой к груди подвеской они теплились, напоминая о себе постоянно, и грели в самые холодные вечера. Прикрываясь голограммами пустых улиц ото всех, Карелин мог создавать образы, в которых комфортно было лишь ему самому, а остальным об утраченных чувствах знать было необязательно, раз уж таков выбор абсолютного большинства.

Музыка в наушниках играла только для него, тишина дворов служила лучшим аккомпанементом. Видеокамера, неработающая, тоскливо проводила его, стоило Славе завернуть в переулок. Место отдалённо напоминало то, где когда-то собиралось питерское «SLOVO».

— Не Black Star, но Black Label, первый на бите как Нил Армстронг […] Мы построили с нуля этот амфитеатр. Хейтер скулит, но я догхантер…

Культура висела на волоске, вообще-то, прав был Мирон однажды, говоря, что именно Карелину суждено будет её развалить.

Слава, собрав ненависть в кулак, ударил по стене и сорвал с себя наушники. Разве такого Чейни от него ждал! Разве должен Слава сидеть за стенами и позволять Мирону делать всё то, что ему вздумается?

Замахнувшись, Слава отшвырнул прочь плеер. Скатившись по крыше одного из домов, он свалился за забор.

Из мусорного контейнера, куда упал плеер, отправленный Карелиным в полёт, с кряхтением высунулась голова Большого Русского Босса. Он огляделся по сторонам, зевнул и, выбираясь, опрокинул полупустой контейнер. Плеер вывалился, упав в маленькую лужу подтаявшего снега.

Придерживая ноющую спину, Босс поправил лежавшую на плечах синюю шубу и поковылял в сторону улицы. На ней из одного конца в другой по проезжей части Пимп катал на продуктовой тележке Джарахова, а тот выкрикивал ругательства и раскачивал тележку из стороны в сторону.

Вытерев о кофту очки, Босс водрузил их на нос. Для проводящих своё время на поверхности начинался ещё один сумасшедший день.

***

На этих улицах людей не было ни днём, ни ночью. Районы исчезали полностью, растворяясь в алом вихре — Слава видел это собственными глазами. Но сколько он бы ни пытался забыть и забыться, «SLOVO» возвращало его с небес на землю.

Маленькую подвеску он не показывал никому, бережно храня её под майкой вместе с воспоминаниями о том дне, когда ему пришлось потерять всех, кто был ему дорог. Родители, друзья, Саша, Чейни — все минувшие два месяца воспоминания терзали его, разрывали на части. Не существовало механизма, способного спасти его от этой участи. А все вокруг как будто забыли о противном чувстве одиночества, потери, тоски — все вокруг слушали музыку и слушали бесполезные слова, которыми Оксимирон пытался склонить людей на свою сторону. Мирону стоит отдать должное. Он сделал многое для того, чтобы среди людей не началась паника. Но безразличие, с которым он относился к прошлому, для Славы было непростительным.