Механическое сердце Fatum (СИ)

Слава шёл, широкими шагами преодолевая залитые ночью подворотни. Они утопали в снегу, мусоре и, неожиданно, песке. Видимо, днём здесь действительно что-то стряслось, и Слава даже хотел было думать, что это связано с тем, что они видели, будучи в Москве, но всё равно что-то не укладывалось.

Нет, Слава ни в чём не виноват. Виновато механическое сердце — вот в чём корень их несчастий. Враг, перед которым Слава — да и все остальные заодно — оказался бессилен. Руки опускались, но он лишь сильнее одёрнул рукава, вздёрнул нос и уверенно зашагал вперёд. Он проходил знакомые районы, родные переулки и исхоженные дворовыми тусовками пути. Они просыпались здесь, пьяные в стельку, они кричали по ночам и танцевали под открытым небом, не чувствуя земли под ногами, а затем долго отходили, лежа в холодной траве, пропускали из-за этого встречи и Чейни долго на них орал.

Петербург прятал в своих стенах вспоминания о горечи и страданиях, о тесной дружбе и предательствах, о наспех принятых решениях и горьких сожалениях, приходящих с опозданием. Они были запечатлены на стенах многоэтажек, панельных и кирпичных, они теснились в уголках квартир, обжитых и покинутых. Сейчас не найти дома, где вечером зажигались бы окна больше чем в одной или двух квартирах.

Скинув капюшон с головы, Слава тряхнул золотистыми волосами, схватился за голову и растрепал непослушную шевелюру, которую давно стоило привести в порядок. Он обязательно сделает это завтра, а сегодня, переступив порог квартиры, он бросится на кровать, завернётся в плед и постарается заснуть. Несмотря на то, что говорил Гена, никто не отменял того факта, что все эти странные изменения с телом могли происходить только пока они находились внутри механического сердца. Эту и много других вещей им ещё предстояло проверить, а пока что им всем надо отдохнуть. Они заслужили, что бы кто потом не говорил.

Слава завернул за угол и остановился. Перед ним стоял его дом.

Разрушенный.

========== 13. Четыре плюс три ==========

Бутер Бродский — Бульвинкль

СМН — Верните мой 2007!

Он потерял семью, друга, любимого человека. Он думал, что хуже уже не будет, но затем узнал, что миром заправляет механический бог, что он должен избавить людей от участи безвольных марионеток, стоять бок о бок с теми, кого ненавидит и жить по предписанным кем-то законам.

В нём пылал огонь культуры протеста, а длинные руки судьбы душили его, обхватив горло ржавыми перчатками. Слава сопротивлялся, но они всё равно пытались его заткнуть. И любое его слово тонуло в тишине уходящей ночи. Всё же сегодня был тот единственный раз, когда им удалось это сделать.

Сегодня он потерял дом.

Четыре стены, хранившие воспоминание о Саше, безумных ночных подготовках к баттлам, непрекращающихся тусовках, потому что к нему вечно врывались те самые безбашенные знакомые, которых у него пол-Петербурга. Этот дом не знал тишины и покоя. Завершающие его расписанную красками и дешёвым алкоголем жизнь такие непривычные два месяца тишины и одиночества пронеслись перед глазами, когда Слава понял — почувствовал — что здесь произошло. Когда ненависть механического бога к нему достигла своего апогея, и если бы не «1703», всё вокруг и все вокруг оказались бы погребены заживо. Но механический бог знал, кому доверял ключ, и наверняка был уверен, что последний город защитят, так почему он позволил этому произойти?

Хотел припугнуть Славу за его непокорность? Хотел заставить его подчиняться? Так? На месте, где раньше стоял старый кирпичный трёхэтажный дом советской постройки, зияла огромная выжженная дыра. Стены соседних строений обрушились, открывая взору убранство квартир и маленьких офисов на первых этажах. От этого вида в душу западала обречённость, которую Слава и без всего этого мог чувствовать только один.

Вдалеке забрезжил рассвет. Слава гулял по улицам, высматривая горящие светом ночников окна и обходя их стороной. Золотистые волосы ловили отблески иллюзий, практически не подплывающих к окраинам. Музыка здесь была в разы тише, в иных местах не слышалась вообще. Забредя в маленький подвальный магазинчик, где ранее торговали нелицензионной музыкой, кассетами и контрабандными сигарами, Слава нашёл пыльную кладовку, запрыгнул на маленький диван и, дотянувшись рукой до противоположной стены (настолько комната была узкой), вытер толстый слой пыли с зеркала. Под тяжёлым взглядом красных опухших глаз зеркало едва не свалилось с хрупких гвоздей само. Было грустно, но плакать больше не хотелось. Слава отвернулся к спинке дивана, натянул толстовку на голову и попытался заснуть.

«SLOVO» будто бы уснуло тоже. Под диваном стучали лапками о пол маленькие мыши, они грызли деревянные ножки мебели, доставая оттуда нычки. За несколько часов Славе едва удалось вздремнуть — влияние механического сердца до сих пор не ослабло. Остальное время он слушал тихий писк копошащихся в деревянном полу зверьков, уже давно распотрошивших резиновое уплотнение холодильника, который стоял при входе.