Механика хаоса

– Понимаю. Будет лучше всего, если вы приедете к нам в контору в Шато-Тьерри. Я покажу вам наш каталог.

Сотрудница конторы, невысокая и полненькая брюнетка с короткой стрижкой, его ровесница, встретила его профессиональной полуулыбкой, соответствующей обстоятельствам:

– Вы уже выбрали гроб? Сколько лет было вашему отцу?

– Семьдесят четыре.

– У нас есть гробы для поколения беби-бумеров. В основном они любили рок и футбол. Имеется модель «Лазурный мяч» – идет нарасхват для заядлых болельщиков. Есть модель «Гибсон навсегда» – очень оригинального дизайна, для фанатов гитары. Кроме того, мы предлагаем модель «Бродяга», выполненную в виде трейлера. Люди этого поколения высоко ценили путешествия и свободу. Наверное, они были правы…

– Я бы предпочел классический вариант.

– У нас имеется самая простая модель. Называется «Папа».

– «Папа» подойдет.

– Так, теперь что касается кладбища. У нас есть master of ceremony[20]. Он будет направлять каждый ваш шаг. Подскажет, когда придет время последнего прощания, раздаст цветы – бумажные розы – всем присутствующим, чтобы вы бросили их в могилу с личными пожеланиями покойному на его пути в вечность, а под конец зачитает текст от вашего имени… У вас есть братья или сестры?

– Два брата.

– От вашего общего имени. Итак, он зачитает текст со словами утешения: «Папа не умер. Он ждет нас на другом берегу». Обычно это очень всем нравится.

Брюно не нашел в себе сил возражать. Напряжение, не отпускавшее его весь день, вдруг схлынуло. Он подписал договор. Сотрудница конторы вышла на улицу вместе с ним. Он проверил автоответчик телефона. НИПАР переслал ему координаты его бывшего университетского преподавателя, который разыскивал его по какому-то делу. «Гримо… Хороший был преподаватель, он мне нравился. Странно… Что ему от меня надо?» Прощаясь с женщиной, запиравшей двери конторы, он решился на любезность:

– Вы здешняя?

– Нет, я живу в Париже. Очень спешу, у меня поезд через двадцать минут.

– Я тоже еду в Париж. Я на машине, могу вас подвезти…

Она жила в студии неподалеку от Восточного вокзала, над турецким рестораном.

9

Вилла «Тамариск», Ла-Марса, Тунис

Брюно перезвонил мне, но предупредил, что не может разговаривать: у него только что умер отец. Голос у него почти не изменился. Мы договорились созвониться в начале следующей недели. Мне не терпелось узнать, сможет ли он мне чем-то помочь, хотя бы советом, потому что я окунулся в эту историю, не приняв никаких мер предосторожности. Зачем я повел себя как авантюрист, к числу которых не принадлежу? Из-за отвращения перед мерзостями, творимыми исламистами? Из корпоративного духа? А может, просто из-за того, что мне было невыносимо смотреть, как невежды постепенно выводят из строя мое личное программное обеспечение, состоящее из знаний, болезненного интереса к прошлому и страстного увлечения историей, к которой я так и не охладел.

Через несколько дней после своего возвращения я сводил Рим на древние развалины. Как только она оказывается рядом, во мне просыпается учитель. Ей ведь в конце года предстоит сдавать выпускные экзамены. Я встречал ее возле лицея (вернее, ждал на автобусной остановке в значительном отдалении от лицея), и мы до самого заката гуляли по местам бывших поселений, куда не заглядывали туристы. Мне хотелось, чтобы она ощутила, как пахнет земля здесь, где тридцать веков назад некая женщина заложила «Новый город» – в переводе на финикийский Карт-Хадашт, превращенный нами в Карфаген. История Карфагена – этой ветви человеческой истории, обрубленной и не давшей новых побегов, – прекрасный повод для размышлений молодой девушке, живущей в стране, которой угрожают джихадисты.

Мы сидели на камнях друг напротив друга и в дрожащем вечернем свете легко и непринужденно двигались по оси времени назад. Я рассказал ей про одного писателя по имени Тибоде, который, уходя в 1914 году на фронт, унес с собой в солдатском мешке только три тома.

Она попросила меня несколько раз повторить фразу из его книги «На войну с Фукидидом»: «Солдат 14-го года мог быть человеком, поэтически воспринимающим важный момент истории и во время марш-броска ладонями черпающим из источника чистую воду вечных истин; что до меня, то я черпал воду жизни из Монтеня, воду поэзии из Вергилия, а воду истории – из Фукидида».

Она слушала меня, нахмурив брови, и вслух повторила: «Воду жизни, воду поэзии, воду истории». Солнце садилось, и его косые лучи уже коснулись холмов Бирсы. В их свете волны стали глаже; на залив легли тени. Мы сели в машину и поехали на пляж подальше от шоссе, чтобы искупаться. Лунная дорожка разделила море на два темных блока.