Механика небесной и земной любви

– Какая разница, кто были ее любовники и сколько их было? Все это не имеет уже никакого значения. Смерть важнее – она все меняет. Тебе надо наконец обрести покой. Мы ведь с тобой тоже смертны, Монти. Ты раздираешь свою душу на куски. Этого нельзя делать, Монти. Больше того – ты сам знаешь, что нельзя. Ты все знаешь сам.

– Ты так думаешь.

– Да. И ты знаешь, о чем я говорю.

– Слова, слова.

– Пусть это уйдет, Монти. Обида, ревность, бесконечное пережевывание всего самого плохого, что было… Софи умерла, и ты должен уважать ее смерть, не вырывать из памяти о ней какие-то клочья. Смерть меняет наше отношение к людям. Точнее, это отношение продолжает потом жить само по себе – и продолжает меняться. И надо, во всяком случае, стараться, чтобы в нем было больше высокого, чем низкого… Софи умерла, ты продолжаешь жить. И твой долг, как и всякого другого человека, сделать свою жизнь лучше. Ты же делаешь ее только хуже.

– Ты так думаешь.

– Да. И ты делаешь это умышленно. Превращаешь свою жизнь в кошмар. Если бы только я мог тебя понять – и помочь. Я люблю тебя, Монти, всегда любил, еще с колледжа, и всегда тобой восхищался.

– Ты ненормальный, – сказал Монти. – Ты же прекрасно понимаешь всю мою подлость. И что таланта у меня нет, тоже наверняка давно понял.

– Есть у тебя талант! И ты вполне можешь написать настоящую книгу, если захочешь. Конечно, всех проблем это не решит, но хоть часть. Это же твоя работа, и пора наконец взять себя в руки. Хватит уже напускать на себя всю эту жуткую загадочность – это так мелко, малодушно… недостойно тебя. Ах, я знаю, что это все не те слова. Если бы только я мог понять!..

– А ты еще не понял? – спросил Монти.

Минуту или две, пока Эдгар смотрел на него молча, казалось, что в комнату из всех щелей вползает ночная тишина.

– Нет. Я думаю, есть что-то еще. И думаю, тебе лучше сказать мне об этом. Прямо сейчас.

– Ладно, – сказал Монти. – Я убил ее.

– Ты… убил… Софи?

– Да. Конечно, она и без меня бы скоро умерла. Но я убил ее.

Повисла пауза; потом в камине с сиплым шелестом рассыпались прогоревшие угли – будто кто-то вздохнул в тишине.

– Чтобы избавить от страданий? – спросил Эдгар.

– Нет. Не думаю. Скорее всего, от злости, или из ревности, или еще почему-то. Меня пугала ее смерть, пугали предсмертные муки, и я думал о них со страхом. Но убил я ее не из-за этого. Я убил ее, потому что она довела меня до бешенства.

– Но ты… не хотел?..

– Да нет. Пожалуй, хотел. Это, конечно, было не преднамеренное убийство. У меня и раньше часто возникало желание ее ударить, она сама нарочно пыталась меня до этого довести, но я ни разу пальцем ее не тронул. Но в конце… это было как наваждение – мне хотелось, чтобы она рассказала все, прежде чем умрет, – ведь после я бы этого уже не выяснил, никогда. Но потом вдруг – как-то неожиданно – оказалось, что я не могу больше этого выносить – всего того, что она говорила… и чего не говорила… и я схватил ее за горло и сдавил… а потом… отпустил, но… она была уже мертва.

– О боже…

– Ну что? – сказал Монти. – Получил свое «что-то еще»? Надеюсь, теперь ты уже вполне доволен. Глоток виски на посошок?

– Нет, не надо… не говори так. А как же… Врач ведь должен был…

– Да, доктор Эйнсли смотрел ее. Разумеется, он видел следы на шее. Но не сказал ни слова. В свидетельстве о смерти написано «рак».

– Монти, Монти…

– Как видишь, интуиция тебя не подвела. Вряд ли бы из меня получился хороший учитель.

– Перестань, я совсем не то хотел… Но скажи мне, это из-за чувства вины ты такой?..