Механика небесной и земной любви

– У вас здесь хорошо, – сказала она.

– Правда? Вам нравится?

– И такая славная подстриженная лужайка. Вы с Блейзом, наверное, никогда не ругаетесь?

– В общем-то, нет…

– Еще бы, с чего вам ругаться. Жила бы я в таком доме и был бы у меня такой нормальный умный ангелоподобный сын, я бы радовалась не переставая.

– У вас прекрасный мальчик.

– У меня никогда не было настоящего дома. Был сначала отчим-негодяй. Потом Блейз, который мало чем лучше. О господи.

– Мне очень жаль, поверьте…

– Сколько у вас тут собак. Куда вам столько? Когда я пришла, одна так на меня рычала.

На лужайке перед террасой расположилось обычное собачье собрание: языки вывешены, в ответ на внимание хозяйки несколько черных хвостов слабо шевельнулись.

– Они не кусаются. Люка так замечательно с ними играет. Он очень любит животных.

– Надо же, паршивец, что придумал: в школе у них выходной! Детей лупить надо за вранье, тогда, может, будет толк. Но Блейзу до этого дела нет.

– Но Люка такой…

– Какой есть. Безотцовщина есть безотцовщина.

– Так вы согласны перевести его в другую школу?

– Да, конечно. Поздновато, правда, поезд уже ушел. Теперь он уже никогда не выправится, не станет нормальным человеком, никогда ничему не научится. Годам к двенадцати у него наверняка проявится какая-нибудь умственная отсталость. Что поделаешь, ему ведь с детства приходилось нести непосильное бремя – он же знал, что Блейз мне не настоящий муж. Папочка все время куда-то исчезает, а когда появляется – еще хуже, вечные скандалы с истериками. У него, наверное, все душевные силы уходили на то, чтобы разобраться в этом безумии. Иногда я чувствую, что он всех нас ненавидит – меня, Блейза, всех. Да, у моего сына было кошмарное детство. Как и у меня. Вероятно, такие вещи передаются по наследству.

– Ну зачем вы так. По-моему, он очень умный ребенок – тонкий, восприимчивый…

– Он просто вам подыгрывает. Он у нас вообще мастер притворяться. К шести годам детская душа уже сформировалась, и потом ничего не переделаешь. Вам следовало бы знать такие вещи – как-никак муж психоаналитик. Кстати, Блейз что, решил забросить свою трюкотерапию и податься в медицину? Я правильно поняла?

– Да. – По настоянию Харриет Блейз наконец открыл Эмили свои планы. До сих пор, по его словам, он не собирался ей ничего говорить, но теперь признал, что сказать, конечно, надо. И хорошо, пусть Эмили узнает: теперь Эмили должна знать все. – Раньше он не хотел вам говорить, потому что… ну, вы понимаете, с этим связаны финансовые вопросы, и…

– План, конечно, превосходный, но что нам с Люкой прикажете кушать?

– У вас не будет меньше денег, – поспешно возразила Харриет. – Наоборот, у вас их будет больше. И Люка обязательно пойдет в новую школу. Если постараться, мы вполне можем все это осилить. Понимаете, Дэвид ведь скоро уже будет учиться в колледже, Блейз, возможно, получит грант, ну и мы можем продать дом…

– Вы хотите продать дом, чтобы Люка ходил в хорошую школу?! Вы шутите. Да, миссис Флегма, таких, как вы, просто не бывает. Миссис Флегма – это мы с Блейзом вас так называли. Кажется, вам это очень подходит. Одного не пойму: вам-то это зачем? Чего ради?

– Хотя бы ради того, чтобы помочь Блейзу. Но может, нам и не придется ничего продавать. Мы можем занять деньги у Монти, у Эдгара…

– Кто это «мы»?

– Ну, все мы – вы, я, Блейз.

– Меня можете вычеркнуть. Мне вообще вся эта затея с медициной не слишком нравится.

– Думаю, нам надо как-то поднатужиться всем вместе и…

– Мне надоело тужиться. И потом, по-моему, мы с вами сидим в разных лодках.

– Блейзу нужно какое-нибудь трудное и по-настоящему интеллектуальное занятие. Он утратил веру в свои психологические теории. Его работа кажется ему теперь чересчур легкой, несерьезной. У него назрела потребность…

– Блейз, Блейз, кругом один только Блейз! Его потребности, его теории, его планы! Может, хватит? Он столько лет нам обеим морочил голову, всю жизнь загубил, и мы же еще должны учить его на доктора? А как насчет моих потребностей? У меня, между прочим, тоже имеется кое-какой интеллект.

– Моя жизнь не загублена, – сказала Харриет. – Да и ваша тоже. Ничего, мы постараемся, все как-нибудь наладится…

– Как? По волшебству, что ли? Не знаю, у вас, может, что и получится. Вы такая добрая, такая замечательная, просто волшебница.

– Люка сказал мне то же самое, – с улыбкой заметила Харриет.

Некоторое время синие глаза собеседницы разглядывали ее с почти исследовательским интересом.

– Знаете, – сказала наконец Эмили. – Блейз говорил мне, что вы старая толстая уродина. Не принимайте близко к сердцу. Он просто хотел меня подбодрить, вот и выдумывал что попало. Он и вам, наверное, говорил, что я самая обычная лондонская шлюшка.

– Он высказывался о вас только в самом уважительном тоне.

– Угу. Хотелось бы верить. Ну вот, вы уже сердитесь. Сердились бы лучше на него, а не на меня.

– Я не сержусь.

– Нет, сердитесь. Ничего, может, вам еще доведется узнать своего драгоценного Блейза получше. Знаете, у него ведь на самом деле презабавные вкусы. И у меня, кстати сказать, тоже. Представляю, какую комедию он ломал раньше перед вами!