Дверь тут же захлопнулась. Мы очутились внутри металлической коробки с жесткими лавками по бокам и крохотной зарешеченной лампочкой на потолке. В кузове было нестерпимо душно, пахло блевотиной и застарелой мочой.
Дверь снова распахнулась, и к нам присоединился один из чернорубашечников. Он устроился в противоположном торце и два раза хлопнул по стенке. Двигатель заурчал, и грузовик медленно тронулся.
— Здесь недалеко, — зачем-то сообщил «эсэсовец».
— Ты русский?
— Какая разница?
— Рукава хоть отверни, не позорься!
Он закурил и начал насвистывать. Машина наехала на какой-то камень, нас подбросило, и боец закашлялся. Когда он задрал голову к лампочке, я успел рассмотреть его морду. Бойцу не было и двадцати.
— Мамка не ругает, что родину продал?
— Где ты ее видишь, родину? — огрызнулся он.
Ксения ткнула меня ботинком и сказала:
— Отстань от него. Лучше подумай, как нам включить телевизор.
Я нахмурился, соображая, что она имеет в виду, и Ксения показала глазами на дырокол.
— Это надо сделать до комендатуры, там кино не любят.
Боец тревожно зашевелился, пытаясь расшифровать наш разговор.
— По пути из машины в комендатуру не успеем, — продолжал я. — Зрители набегут. А здесь… Я не представляю, куда… то есть где его смотреть.
— Где-где… Откроем передвижную киноточку. Каскадеры хорошо зарабатывают.
— И часто сворачивают себе шею.
— Это лучше, чем всю жизнь… смотреть рекламу.
— Пожалуй, да. Где экран установим?
— Сзади.
— Заткнитесь там! — не выдержал солдат.
— Как скажешь. А скоро на месте будем? — поинтересовался я.
— Считай, уже приехали.
Мы с Ксенией переглянулись.
— Ноги не сломай, — прошептала она.
Задняя стенка грузовика мгновенно исчезла, и в глаза ударил яркий свет.
— Что это? — испуганно воскликнул конвоир, вскакивая с места.
Я встал на самый край пола. За ним неслась дорога — слишком быстро, чтобы прыгать.
— Стрелять буду, — неуверенно предупредила черная рубашка.
— Он может, — сказала Ксения.
— Да.
Пуля от этой твари или раздробленные кости, ничего себе альтернатива! Или всю жизнь «смотреть рекламу». Ну уж нет.
Я развернулся спиной к дыре и, взявшись за скамейку, опустил ноги на летящий асфальт. Поймать скорость и побежать за машиной не удалось, и я потащился по асфальту как куль с песком. Подтянуться и залезть обратно я не мог — пальцы соскальзывали с гладкой доски, а больше уцепиться было не за что.
Я смотрел вниз, с ужасом понимая, что долго не продержусь, а в голову лезло совсем не то, что нужно. Узелки. Кажется, часть из них развязывается. Она сказала, что машинку у Алены забрали. Кто? Некому. Ксения не возражала, чтобы машинка осталась у Алены. И она… знала это заранее. Почему Ксения не могла отдать ей свою, ведь ее машинка лучше, без трехчасовой погрешности. Зачем я им нужен? Кого я играю в этом безумном представлении?
— Ну что же ты? — прокряхтел я. — Давай за мной!
— Отпусти лавку, а то руки здесь останутся!
Я не собирался прыгать, но пальцы сорвались сами. Я по инерции покатился за грузовиком, и мокрый, весь в мелких трещинках асфальт завертелся вокруг, врезаясь то в грудь, то в спину. Ожидание очередного удара растягивалось в вечность, и каждый раз я успевал побеседовать со всевышним, исповедаться в грехах и попросить о милости.
Через пятнадцать или пятьсот вечностей — кто их считал! — смертельная карусель наконец остановилась. Я лежал на дороге и гадал, осталось ли в моем организме хоть что-нибудь целое. Потом приподнялся и сел — было очень больно, но мне это все же удалось. Впереди я увидел Ксению. Она дышала, и одно только это сделало меня счастливым. Ксения подняла голову и часто заморгала. Ее левая щека была обезображена большой ссадиной, на которую уже налип песок. Она тронула подбородок, и уставилась на свои окровавленные пальцы.
— Лицо? — с ужасом спросила она.
— Пустяки.
Я поднял Ксению на ноги и начал отряхивать.
— Смотри! — крикнула она.
Сзади двигался белый фургон. Он развернулся боком, и на его кузове я прочитал: «Москарго». Рядом с ним давилась плотная очередь столкнувшихся автомобилей. В начале цепочки лежала бесформенная жестянка желтого цвета. Такси.
— А ты говорил, гелиоплан.
Кусок голубой обшивки принадлежал, конечно, не самолету. Но откуда я мог знать, что лист брони, свалившийся перед нашей «Волгой», прилетел из будущего?
Единственная машина, не пострадавшая в аварии, медленно отъехала в сторону и, свернув на перекрестке, умчалась прочь. Это был… ярко-красный «ЗИЛ-917». Но почему он повернул? Он должен либо поехать прямо, либо врезаться.
— Значит, все произошло из-за нас, — сказал я. — Ты специально выбрала эту дату?
— У меня не было времени.
На нас стали обращать внимание, и мы доковыляли до тротуара.
— Снимем в гостинице номер, — предложил я. — Перемажемся йодом, отлежимся. У меня еще остались деньги. Наши нормальные деньги.
— Нельзя, завтра четверг.
— Будем перемещаться по полдня назад до тех пор, пока раны не заживут.
— Хорошая идея. Ты делаешь успехи.
— Мы теперь знаем, с чего все началось. Мы сможем не откорректировать аварию, а вычеркнуть ее совсем. — Сказав это, я внимательно посмотрел на Ксению.