Механизм времени

Инвалид если и интересовал его, то как деталь интерьера.

Второй с вниманием слушал Мерсье. Даже про остывший кофе забыл. На вид ему было лет сорок. Светлые волосы; здоровый румянец на щеках. Швед? датчанин? — короче, франт с севера. Сюртук песочного цвета отутюжен ловким портным. Ткань тонкая, летняя. Темная рубашка, на вороте — заколка из серебра. Возле табурета — изящная трость…

Любопытно, чем сегодня ветеран потчует простаков?

На днях — нет радостней свиданья! —
Я разыскал однополчан,
И доброго вина стакан
Вновь оживил воспоминанья.
Мы не забыли ту войну,
Сберег я полковое знамя…[21]

За стойкой, наслаждаясь хриплым вокалом инвалида, сиял лицом и обширной лысиной папаша Бюжо. То, что в кабачке мало клиентов, его не смущало. Не время еще: к вечеру здесь будет не протолкнуться!

— Добрый день, мсье Бюжо! — Огюст понизил голос, хотя песня Мерсье оглушила бы любого шпиона. — Говорят, недавно кто‑то без спросу воспользовался вашим гостеприимством?

Папаша колыхнул щеками:

— Ох, и не напоминайте! Замок своротили, петли «с мясом» вырвали. Я как глянул — за сердце схватился. Ну, думаю, все! Грабеж, разорение… Ан нет! Ничего не тронули, одну бутылку «Шато Маньоль» выпили и ушли. Мне аж на душе полегчало. И зачем вломились‑то, не пойму?

— Меня просили… — Шевалье замялся, подыскивая слова. Сунул руку в карман, извлек заранее приготовленные деньги. — Вот. Просили передать извинения.

— За что?

— За вторжение. Это — компенсация. И не держите зла. Хорошо?

— Да не хорошо — лучше лучшего…

Деньги он получил вчера. Общество Друзей Народа не забыло о тех, кто сражался на баррикадах. К деньгам прилагался ценный совет. Огюсту еще раз настоятельно рекомендовали уехать за границу или хотя бы отсидеться в провинции, пока все не утихнет. Выданной суммы хватило бы на полгода безбедной жизни в родном Ниме или в Арле. Но к чему бежать, если полиция его не ищет?

А лишние франки и в Париже пригодятся.

— Что, сами «гости» прийти постыдились? — сощурился папаша.

— Ага, — вздохнул Шевалье. — Совесть замучила.

— Вот так всегда, — ворчал Бюжо, пересчитывая монеты. — Одни напакостят, а другим за них отдуваться. Надеюсь, хоть денежки — не ваши?

— Не мои, — Огюст ничуть не покривил душой.

— Э‑э, да вам с лихвой дали! Вот, верните шалунам…

Шевалье не спешил брать «сдачу». Зверский голод когтями вцепился в желудок. Со вчерашнего вечера ни крошки во рту не было… Он шумно принюхался. В животе забурчало, намекая на обед.

— Чем это у вас так вкусно пахнет?

— Баранья поджарка с луком.

— Отлично! Оставьте деньги себе, а мне несите вашу замечательную поджарку. И стаканчик красного…

— Пара минут! Присаживайтесь…

Бюжо удрал на кухню — распорядиться.

— Огюст? Я знал, что найду тебя здесь!

В дверях кабачка стоял Альфред Галуа, младший брат Эвариста — тощий, взъерошенный воробей. На бледном, как у всех Галуа, лице неприятно выделялись синяки под глазами. Должно быть, парня замучила бессонница.

— Альфред? Ты искал меня?

— Да!

— Почему ты кричишь? Что‑то случилось? Есть будешь?

Альфред судорожно сглотнул, дернув кадыком:

— Нет. Не хочу. Сначала…

— Не «нет», а будешь, — Огюст вдруг ощутил себя очень взрослым. — Я же вижу, ты с ног валишься. Садись, я сейчас… Мсье Бюжо!

— А? — донеслось из кухни.

— Еще одну порцию! И кружку сидра!

Усадив парня за стол, Огюст заглянул в его черные, лихорадочно блестящие глаза. Кровь Христова! Как он похож на Эвариста, одержимого «бесом математики»! Нет сомнений, что Альфред тоже одержим, но иным «бесом».

— Ну, рассказывай.

Парень замялся. Зыркнул налево, потом — направо. Компания Мерсье подозрений не вызвала. Инвалид кому хочешь баки забьет, тут не до наушничества.

— Я слышал, ты дрался на дуэли! В Жантийи. Это из-за Эвариста?

— Да.

— Ты его убил? Этого мерзавца?!

— Нет.

Надежда угасла во взгляде Альфреда. Жаль разочаровывать юношу, подумал Огюст. Нет чтоб сочинить романтическую историю: умирая в луже крови, злодей раскаялся…

— Я его ранил, и он во всем признался. Да, он работает на полицию. Но он не убивал твоего брата. Хотел, но ему помешали.

— И ты ему веришь?!

— Верю. С ножом у горла не лгут.

— Но тогда… Тогда кто?!

— Это я и пытаюсь выяснить.

— Две поджарки, прошу. Ваш сидр. Ваше «Шато Бессан Сегюр». Я помню, оно вам нравилось. Приятного аппетита!

— Премного благодарны, мсье Бюжо…

Оба умолкли, отдавая должное еде и ожидая, пока хозяин вернется за стойку. «Еще вина!» — заорал из угла Мерсье. Инвалид не был попрошайкой; он даже обижался, когда его пытались накормить. «Я вам не побирушка! Я — герой войны! У меня пенсия! Подите прочь! — капрал Мерсье не нуждается в милостыни…»

Впрочем, для благодарных слушателей делалось исключение. Им Мерсье милостиво дозволял угощать себя винцом. Судя по всему, сейчас был именно такой случай.

— За доблесть наших союзников! — возгласил инвалид, едва папаша Бюжо приволок новый кувшин. — Да здравствует Дания! Вот кто дрался, как орда чертей…