Механизм времени

Шевалье улыбнулся. Вертись, снежинка! Мы все успеем — и найти убийцу, и покарать заказчика. «Нашего врага зовут Эрстед. Андерс Сандэ Эрстед…» И ты, загадочный Эминент, не спрячешься в электрическом огне. Много вопросов, мало ответов…

Разъясним! — и оформим.

— Сцена готова, — прохрипел Делоне. — Последний акт. Гвозди Иисусовы! Командуй здесь Виктор Гюго…

«Гюго? А что, этот мог бы! С Дюма на пару. Эрнани в Нельской башне».

— …я бы произнес вдохновенную речь о том, как сладко умирать за свободу. И все бы героически погибли — в мучениях, с длинными монологами. Занавес, овация, в зале — аншлаг…

— И двойной гонорар, — согласился Шевалье.

Он помолчал и добавил:

— Сволочи!

Трагическая сцена готовилась принять заскучавших актеров. Улица, мундиры цвета свежих кровоподтеков — две шеренги, острия штыков. Растоптан, лежит флаг — трехцветный с золотом. Переулок налево, переулок направо. Узкие, словно норы. Дальше — еще два. Совсем щели, с трудом разглядишь.

Огюст мысленно признал свою неправоту. Зря он обругал восторженных «романтиков»! Их дело — сказки писать. Для баррикад иные нужны. Простите, граждане сочинители! Со зла сболтнулось.

— Ты видишь… ты видишь, Огюст?!

— Переулки? Да. Ждем атаки, идем в лоб, прорываем строй. Режем и давим всех, кто ближе, — и разбегаемся. Заборы низкие, есть проходные дворы…

Три года назад, накануне Июльского восстания, он, в ту пору ученик Нормальной школы, оббегал весь старый центр — от Ситэ до Монмартра. Изучил до мелочей: дворы, заборы, входы в городскую Клоаку, спуски к реке.

Тогда не пригодилось.

— Знаешь, Виктор, — он понимал, что Делоне останется здесь, на куче хлама, носившей гордое имя «баррикады». Тащить умирающего, идя в рукопашную, не рискнет никто. — Я у Дюма вычитал одну байку. При Старом режиме в тюрьмах было правило: во время побега каждый думает только о себе. Это не эгоизм. Это — единственный способ спастись. Россыпью, во все стороны, не оглядываясь. Галуа, чудак, мне это пытался обосновать математически. Зачем? И так понятно.

— Тра-та-та-та-та! — сказали барабаны.

— В штыки! — ответила баррикада.

3

Квадрат крыльца. Шестнадцать ступеней — черных и красных вперемешку. Мрак-пожар, мрак-пожар — в глазах рябит. Дубовая дверь, молоток на медной цепочке.

Что еще?

Глухие стены. Ряд окон-бойниц — высоко, под крышей. Массивная скамья врезана в толщу камня. Левее — наглухо запертые ворота: завитушки из бронзы, допотопное рококо. Огюст Шевалье, внук якобинца, с пониманием кивнул. Предместье Сен-Жермен, улица Гренель.

«Аристо» — недорезанные.

В полночь девушка придет
В нашу компанию, к Маржолен.
В полночь девушка придет,
Гей, гей, от самой реки…

Песня не отпускала весь день, до заката. Он не противился — мурлыкал еле слышно. Поется — значит, жив. Позже вспомним, помянем погибших, возьмем за глотку тех, кто толкнул безоружных под картечь. Время с ним, его хватит на все. Отчего не спеть? Хотя до полночи — далеко, и не девушка придет от реки, в нашу компанию, а он сам явится к девушке.

Спасибо приятелям-грузчикам с кормилицы-Сены — не подвели. Ни о чем не спрашивая, помогли смыть кровь с лица и рук. Достали штаны и куртку, дали поспать пару часов под рваным парусом.

За твоей душой спешит
В нашу компанию, к Маржолен,
За твоей душой спешит,
Гей, гей, от самой реки…

Огюст смерил взглядом тихий, словно затаившийся особняк. Пнул каблуком нижнюю ступень — черную. Век бы сюда не ходить — ни в Сен-Жермен, заповедник Старого режима, ни в этот дом… Вспомнилось название — особняк Де Клер.

Номеров здесь не признавали.

Черный-красный, ночь-день. Потревоженный молоток глухо ударил о металл. Шевалье с опозданием сообразил, что в его нынешнем наряде не входят с парадного крыльца. Особенно когда стрельба еще не стихла. Сейчас погонят прочь или полицию кликнут…

— Чего надо?

На желтом, лоснящемся лице лакея — скука пополам с недоверием. Огюст едва сдержался, чтобы не сунуть руку за пояс, к трофейному пистолету. Нельзя! Вот если бы они сегодня победили…

— Мне нужна баронесса Вальдек-Эрмоли.

— Кто вы такой?

— Друг с кладбища Монпарнас.

Молчание — долгое, мрачное. В лакейских глазах — откровенная неприязнь.

— Заходите.

Дверь открывалась с натугой. Ей тоже не показался нежданный гость.

— Ждите здесь!

«Здесь» — у подножия мраморной лестницы, застеленной темно-бордовым ковром. По таким лестницам приятнее всего взбегать с заряженным мушкетом. И не одному, а с отрядом верных товарищей. Именем Революции!.. Словно подслушав крамольные мысли, лакей исчез. Его собрат обнаружился аккурат посреди лестничного марша. Рука — в правом кармане ливреи, на лице — служебный долг.

Бдит!

Огюст скользнул взглядом по расписному потолку (Амуры и Зефиры в медальонах), по стенам, обтянутым светлой тканью, по портрету в золоченой раме. Век бы сюда не ходить! К сожалению, у судьбы — злое чувство юмора.