Механизм времени

«…Нам, французам, мало собственного зла — требуется чужое, иностранное. Чему удивляться? Сами мы чисты и невинны, агнцы святой Женевьевы, грех принес в нашу страну иноземец, злодей с низким лбом, бегающими глазами и грязным золотом в карманах. Боюсь, такое не лечится — даже страшным пожаром войны и революции. Это не мы виновны, не мы! Это прусаки, британцы, турки, казаки, кастильцы!.. Неудивительно, что первые подозреваемые в деле Галуа — троица „странно одетых“, как сказано в полицейском протоколе, иностранцев. Не то русские, не то поляки, не то вообще японцы.

Мы повторяем эту чушь — и нам не стыдно.

Виновника гибели Галуа назовет суд. Я в это верю, ибо верю во Францию и французов. Но чтобы излишне бдительные и дальше не пускали собак по следу „японцев“, рискну указать на того, кто вызвал молодого Галуа на дуэль, кого видели той страшной ночью недалеко от пруда Гласьер. Имя и фамилия достаточно известны, посему лишь обозначу их, как в давние годы королевская лилия клеймила убийцу и вора.

Получай свою лилию, П. д’Э!»

Газета «Шаривари», статья «Ужас предместий». Вместо подписи — три звездочки.

А может, Три Звезды?

Все встало на свои места. Шевалье повел плечами, сбрасывая чудовищную тяжесть, давившую все эти дни. Ах, гномик, мудрый гномик! — модный фрак, парчовый жилет. Стоячий воротничок — белый-белый! — углами подпирал Тьеру уши. Малыш выглядывал из воротничка, как из сугроба.

Снежинки-снежинки, повернитесь вокруг оси…

— А знаешь, земляк… Я на следующих выборах за тебя проголосую. Если с нужной ноги встану, а ты избирательную реформу проведешь.

Губы марсельца сложились трубочкой, издав язвительный свист. По лестнице как раз спускался профессор физики, человек почтенный, с уважением к святыням — так он от неожиданности чуть не скатился вниз по ступеням.

— Думаешь, введут голосование для каторжников? Хватит дурить, Огюст. Кончились ваши революции. Делом займись, а то проживешь, как твой Эминент — не пойми зачем, незнамо для кого. Кстати! Ты не первый интересуешься фон Книгге. В прошлом году… Точно! Наводил у меня справки…

— Кто?!

— А ну‑ка догадайся, землячок. «…И убийца не раз являлся ей в сна-а-а-ах!»

— Не может быть! — ахнул Шевалье. — «Нельская башня»? Три Звезды?

— Он. Александр Дюма.

* * *

Из сказок, слышанных в детстве, Огюст узнал, что мир — это место, где Добро борется со Злом. Став взрослее, он понял, что сказки правы. Увы, не всегда можно определить, кто на чьей стороне. Наблюдая за снежинкой, мерцающей в вышине, он начал догадываться: все еще сложнее.

Сложнее — и безнадежней.

«Я не знаю, что именно открыл ваш друг, — сказал Эминент под сводами кладбищенской мельницы. — Но едва он попытался обнародовать свое открытие, начались неприятности».

Человек-вне-Времени не ошибся — в Европе шла охота на тех, чей разум и воля двигали Время вперед. В дни, предшествующие восстанию, Шевалье посетил газетный зал и вдосталь надышался пылью недавних новостей. Он знал, что искать, и нашел. Итог был трагичен. Только наивный обыватель мог счесть это случайностью.

…Галуа убили, «оформив» дуэль.

…Жан Фурье, секретарь Академии, внезапно сошел с ума — и заморил себя печным жаром. Несчастный утверждал, что зной полезен для здоровья, нагревал жилье до температуры пекла, заворачивался в ткань, подражая мумии. В итоге не выдержало сердце. Работу Галуа, переданную ему на рассмотрение, не нашли.

…Софи Жермен умерла от болезни, лекарства от которой врачи не знали. Соратница Фурье, покровительница Галуа, женщина-математик, автор «Общего рассуждения о науках и литературе», она полагала, что интеллектуальная вселенная наполнена аналогиями. «Человеческий дух распознает эти аналогии, что приводит в конечном итоге к открытию природных явлений и законов мироздания…» — канцеронома груди вцепилась в Софи клешнями, не позволив закончить работу.

…Нильс Абель, норвежец, работавший в той же области, что и Галуа, — чахотка быстро свела его в могилу. Двадцать один год — срок жизни бедняги Эвариста; двадцать семь — бедняги Нильса.