Мехлис. Тень вождя

Что обстановка куда трагичнее, чем это виделось из Москвы, сталинскому эмиссару стало ясно сразу же по прибытии на Западный фронт. Большие претензии возникли у него не только к генералам, но и офицерам, и рядовым солдатам. На докладной записке начальника 3-го отдела фронта майора госбезопасности Бегмы о недостатках в обеспечении боевых действий частей авиации и ПВО Мехлис подчеркивает слова: «25.06.41 г. оборона Оршанского аэродрома не была организована, отсутствовал какой-либо порядок, общее руководство…» Здесь же описывалась паника в 43-й авиационной дивизии 26 июня, когда поступил приказ об эвакуации. Лев Захарович отметил следующие фразы: «Политаппаратом дивизии не было принято никаких мер к предотвращению паники», «Коммунисты на борьбу с паникой не были организованы», «Совершенно недостаточно реактивных снарядов, зажигательных и средне-осколочных авиабомб…», «плохая охрана и оборона аэродромов».[130]

Виновные, по мнению Мехлиса, должны были ответить сурово. Его решимость любой ценой добиться перелома разделял и маршал Тимошенко. В первые же дни новое фронтовое командование издало целый ряд приказов, которые должны были излечить личный состав от паники, трусости, отступательных настроений.

Первый из приказов датирован 6 июля 1941 года и касается отдачи под суд за «проявленную трусость, дезертирство и измену присяге» командира дивизиона 188-го зенитного артполка капитана Сбиранника, начальника окружной военной ветлаборатории военврача 2-го ранга Овчинникова, командира 8-го отдельного дисциплинарного батальона майора Дыкмана и других военнослужащих. 7 июля последовал новый приказ, каравший инспектора инженерных войск Красной Армии майора Уманца за невыполнение приказа командования Западным фронтом по подготовке к взрыву мостов через Березину в случае попытки немцев использовать их и занять Борисов. Уманец «преступно организовал подрывные работы, не обеспечив безотказности взрыва», в результате противник осуществил переправу и занял город.

8 июля издано сразу три репрессивных приказа. «За нарушение присяги, проявление трусости и бездеятельность» предавались суду военного трибунала уже известные нам генералы Коробков, Черных, Лазаренко и Оборин. «За преступные действия, выразившиеся в сдаче врагу материальной части и боеприпасов», были взяты под стражу и также предавались суду командир 188-го зенитного артполка 7-й бригады ПВО полковник Галинский и его заместитель по политчасти батальонный комиссар Церковников. Два старших офицера из 16-й армии — подполковник М. А. Белай и майор Р. Д. Бугаренко, попали под суд «за распространение пораженческих настроений».

В «ежовые рукавицы» брали также рядовых красноармейцев и младших командиров. Цитируемая ниже директива Мехлиса от 7 июля военным советам армий, входивших в состав Западного фронта, во многом предвосхищает приказ Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года: «Наиболее характерные приговора в отношении красноармейцев и младших командиров с высшей мерой наказания разрешаю печатать в изложении в армейских и дивизионных газетах…

Наиболее злостных дезертиров и паникеров, осужденных трибуналом, РАЗРЕШАЮ: в зависимости от обстановки, расстреливать перед строем. В последнем случае хорошо подготовиться. На месте обязательно присутствие представителей ПУАРМа, прокуратуры, трибунала и особого отдела…»[131]

А вот телеграмма военному совету 20-й армии, решающая судьбу конкретного солдата: «Красноармеец 438 ГАП (гаубичный артиллерийский полк. — Ю. Р.) Исмаилов Юнис Джамбур оглы за угрозу по адресу сержанта приговорен к расстрелу. Разрешаю приговор привести в исполнение немедленно перед строем».[132]

Как видим, полномочия сталинскому эмиссару были даны почти неограниченные: аресты военнослужащих, невзирая на звания и должности, и расстрелы, нередко лишь задним числом проштампованные трибуналами, должны были кого-то устрашить, кого-то заставить мобилизоваться.

В войсках действующей армии

Не меньше времени, чем в служебном кабинете на ул. Кирова, в здании, где в войну располагались также Ставка ВГК и Генеральный штаб, Мехлис проводил в войсках действующей армии. Дело в том, что он вошел в число постоянных советников, институт которых уже на второй день войны был создан при Ставке Верховного главнокомандования. В столь напряженный момент советы, однако, должны были уступить место действиям. Вместо советников в Ставке явочным порядком начал функционировать институт ее представителей в войсках. По своим правовым возможностям и функциональным обязанностям представители СВГК заметно различались. По сути, лишь члены Ставки являлись ее полноправными представителями, действовали от ее имени. Остальные лица выполняли роль уполномоченных в каждом конкретном случае. Их пребывание на фронте было обычно непродолжительным, главная задача состояла в уточнении обстановки, докладе выводов по ней, помощи командованию на местах. Таковым уполномоченным Ставки в 1941 году был и Мехлис.