Мехлис. Тень вождя

Нашего героя и прежде отличали редкая энергия и работоспособность. Ощущая же высокую поддержку, он и вовсе не знал покоя сам и не давал его другим. Хотя, как сообщал Кузнецову в Москву бригадный комиссар П. А. Фисунов, начальник секретариата Мехлиса, его шеф железным здоровьем похвалиться уже не мог, «часто болеет».

«Много работаю, — писал Лев Захарович сыну. — Разъезжаю всеми видами транспорта до верховых коней включительно. Война идет вовсю. Полон веры, что разобьем немца».

Однако принятые меры не смогли коренным образом изменить ситуацию. Возобновив 13 марта наступление силами отдельных ударных групп, командование Крымским фронтом почти месяц пыталось прорвать Кой-Асанский узел вражеской обороны, но добилось лишь незначительных тактических успехов. С 11 апреля попытки наступательных действий прекратились.

Яркое представление об общих причинах неудач, на наш взгляд, дает доклад Мехлиса Верховному главнокомандующему о результатах боя 20 марта в полосе 51-й армии. Несмотря на оптимистичное утверждение, что «бой закончился в нашу пользу», из телеграммы, возможно, даже против воли ее автора, явствовало: отсутствовали меры скрытой подготовки наступления советских войск («противник упредил нашу атаку на 1–1/2 часа»), стрелковые части не отличались выучкой («над пехотой надо еще много работать»), в результате большие потери понесли 138, 390 и 398-я стрелковые дивизии и 12-я стрелковая бригада. Кроме этого, Мехлис просил у Сталина немедленного вмешательства в связи с крайней нуждой в боеприпасах, а также необходимостью усилить фронт полком боевых установок PC (боевые машины реактивной артиллерии — «катюши»), полком УСВ (76-мм пушек образца 1939 г.) и танками Т-34.

За два месяца пребывания на Крымском фронте ему как представителю Ставки так и не удалось внести в ход событий необходимый перелом. Он все больше полагался на количественный фактор, на энтузиазм людей. Тщательную же подготовку наступления (выучку штабов и войск, материальное и боевое обеспечение, разведку и т. п.) недооценивал, подменяя нажимом, голым приказом, массовой перетасовкой командных и политических кадров. То, что для компетентного военачальника было бы очевидным и значимым, начальнику ГлавПУ представлялось второстепенным. Вред от его пребывания на Крымском фронте явно превосходил пользу.

Маршал Советского Союза Н. И. Крылов, бывший в дни описываемых событий начальником штаба Приморской армии, которая обороняла Севастополь, вспоминал, что командование Крымским фронтом вело себя непонятным образом, будто два объединения решали разные задачи. Севастополь отделяли от Ак-Монайских позиций какие-нибудь 160–170 километров, но со штабом фронта нельзя было связаться ни по телефону, ни по прямому телеграфному проводу. Штаб фронта не имел в Севастополе своих представителей. Зато не было недостатка в оптимистичных прогнозах. Провожая в марте 1942 года вновь назначенного членом Военного совета Приморской армии дивизионного комиссара И. Ф. Чухнова в Севастополь, Мехлис обещал ему вместе встретить 1 мая в Симферополе.

«Напутствуя нового члена военного совета нашей армии, — пишет Крылов, — Л.3. Мехлис и командующий фронтом Д. Т. Козлов подтвердили прежние задачи приморцев: стойко оборонять Севастополь, сковывать силы противника, не давая уводить их к Керчи, и в то же время быть готовыми к наступлению. Если же враг начнет отходить — преследовать его. Они почему-то беспокоились, как бы мы этот момент не упустили… Командующий фронтом передал устное указание: держать дивизию, а лучше — две, в резерве для будущих наступательных действий».[144]