Мексиканка

Робот подошёл к стоящему на стеллаже древнему проигрывателю, поднял плексигласовую крышку, щёлкнул тумблером и протянул руку Даре, Дара отдал конверт. Робот аккуратно извлёк чёрный диск, положил его на вертушку, подтолкнул её пальцем, помогая раскрутиться, провёл по пластинке щёточкой, сметая пыль и опустил рычажок микролифта. Игла медленно опустилась на пластинку.

Салли ожидала услышать холодные органные построения в духе Баха, но из колонок зазвучали спешащие гитарные аккорды, рваные и тревожные. Совсем не та музыка, которую стоило бы назвать таким многозначительным словом.

Салли улыбнулась.

– Ну, теперь мы знаем, как тебя расшевелить, – сказала она Реджи и стала разглядывать другие пластинки, а Дара всё пристально смотрел на диск и вслушивался в высокий и скрипучий голос певца.

Реджи протянул палец и поднял рычажок. Музыка оборвалась. Реджи, не поворачиваясь от проигрывателя, сказал:

– Фотография на конверте пародирует типичную для Англии того времени ситуацию: семья собралась, нарядилась, села ждать гостей и поставила на стол conversation piece. Но что скажешь о непонятном абсолютно чёрном предмете?

– Что? – спросил Дара робота.

Робот не ответил. Дара посмотрел на Салли, Салли пожала плечами. То, что произнёс робот, явно принадлежало Мёрфи. Одна из сотен историй, какие он рассказывал и ещё явно бы рассказал, не исчезни он так внезапно. Салли поймала себя на том, что не думает над словами робота, а наблюдает за реакцией Дары. Это стало для неё привычкой: после разговора с Верой она невольно стала обращать внимание на то, как он реагирует на рассказы Мёрфи. И таки Вера была в чём-то права: для них двоих рассказы Мёрфи звучали совершенно по-разному.

Для Салли рассказ был подобен пазлу: Мёрфи выкладывал на стол недостающий фрагментик, мозаика складывалась и Салли хотелось похлопать в ладоши. Но всё что было в итоге – красивая картинка.

Дара же продолжал пытливо всматриваться куда-то внутрь себя. Будто для него рассказ был бесформенным с виду отрезом ткани, который надела огромная невидимая рука и ткань обрела форму и стала перчаткой. А Дара всё пытался разглядеть владельца невероятной руки.

Как если бы рассказ был фокусом и Салли была довольна тем, что фокус удался и её обманули, но Дара всё пытался и пытался разгадать секрет.

Конечно, некоторые рассказы были слишком странными, будто он им давал попробовать дорогое вино, а Дара с Салли, не привыкшие ни к чему, кроме дешёвого джина с тоником, морщились от кислого и вежливо просили чего-нибудь попроще.

Салли стало немного совестно: она пропускала мимо ушей болтовню старого художника, вся поглощённая своим парнем, будто на нём свет сошёлся клином. Теперь, когда Мёрфи исчез, у неё нет ни малейшего представления, где его искать. А она по-прежнему смотрит на парня. И – тут она наконец заставила признаться себе в этом – немного боится, что без Мёрфи их отношения развалятся. Сейчас у них общая дыра в жизни, но как долго дыра может заменять общего друга?

– Я надеюсь, все остальные подсказки не в пластинках, – сказал Дара. – Их здесь сотен пять.

– Семьсот тридцать шесть, – сказал Реджи.

– Ага, – сказала Салли. – Всего-то год, если слушать по две в день.

– Обязательно слушать? – повёл плечом Дара. – У Мёрфи музыка иногда – как по лестнице взбираться, но не ногами, а извилинами.

– Ну ты скажешь тоже.

– Правда. Он меня как-то заставил слушать какой-то джаз и это…

– Вот как? Меня он ничего не заставлял слушать. Начинает казаться, что он тебя любил больше, чем меня.

– … это было как решать кубические уравнения из нот. Красиво, но я был вынужден просить пощады.

– Ну раз он тебе ставил музыку, ты и думай, какая пластинка должна быть следующей.

– Он мне одну ставил. Но я не помню имени. Кстати, я тебе пересказывал. Помнишь… – Дара слегка покраснел, – про того музыканта, который запрещал записывать концерты?

– Помню, – смущённо улыбнулась Салли. – Его звали Джарретт.

– Да. Стив Джарретт? Тим Джарретт?

– У тебя есть что-то из Джарретта, Реджи? – спросила Салли.

Реджи ожил, нагнулся и вытащил из стеллажа белый конверт с большой фотографией кудрявого мужчины, склонившегося над клавиатурой рояля.

– «Кёльнский концерт», – сказал робот галантной интонацией, каким дикторы объявляют название аудиокниги, и поставил пластинку на проигрыватель. – Чистая импровизация от начала и до конца.

Робот опустил рычажок, игла коснулась диска и из колонок донеслось негромкое потрескивание. Поверх потрескивания зазвучали фортепианные ноты. Как только отзвучала первая музыкальная фраза робот протянул руку к усилителю и выкрутил ручку громкости. Салли и Дара услышали смех – видимо, что-то развеселило публику, сидевшую на концерте.

Робот убавил громкость, музыкант продолжил играть.