Меланхолия на двоих (СИ)

Айрон обожал конные прогулки. Пожалуй, подобное времяпрепровождение было одной из главных его слабостей, и он с охотой ей предавался. Тихое позвякивание сбруи успокаивало нервы, свежий ночной воздух нежно перебирал длинные волосы, пользуясь отсутствием на них заколки. Айрон терпеть не мог искусственные украшения и считал мужчин, прибегающих к ним, вызывающими омерзение. Себя он находил, естественно, неотразимым, а посему не нуждающимся в подчёркивании собственного неземного совершенства.

Пальцы, затянутые в кожаные перчатки, сжались на вожжах, когда чёрный Пегас решил игриво пролететь над самой кромкой обрыва, за которой бесновался ночной океан, однако Айрон не стал останавливать скакуна, чувствовавшего свою силу. Пьянящий дух свободы был прекрасен… до тех пор, пока не приходилось вспоминать об обязанностях Повелителя, список которых был настолько длинен, что его прочтение грозило вывихом челюсти от чрезмерной внимательности к деталям.

Айрон знал одного излишне ответственного Императора, чья самоотверженная забота о делах не раз и не два приводила его на больничную койку с диагнозом «переутомление», и не собирался повторять чужих ошибок. Хотя, надо отдать должное, в изобретении развлечений Тимо Лайтонен не знал себе равных.

Настроение испортилось, стоило вспомнить извечного соперника и закадычного врага. От Тимо не было вестей уже много лет, и подобное затишье могло означать многое, вплоть до того, что одна из его любимых игр закончилась совсем не так, как ему хотелось. Не то чтобы Айрон скучал без его общества… Впрочем, кого он пытается обмануть? Без ехидного сапфирового взгляда и самодовольной улыбки врага жизнь стала скучной, обыденной и до ужаса тривиальной. Соперники были слишком предсказуемы, любовники и любовницы не приносили желаемого удовлетворения, и такие ночные прогулки стали самым желанным отдыхом от рутины.

Наверное, неторопливо размышлял Айрон, если ад и существует, и для каждого, как говорят, он свой, то его преисподняя была именно такой: окрашенной в серый цвет повседневности, в которой он не мог найти ни единой искры интереса, сколько ни пытался. Раздражение навалилось с новой силой и, чтобы сбежать от собственных мыслей, Айрон безжалостно подгонял скакуна. Ветер выл и свистел в ушах, раня кожу на лице невидимыми лезвиями, и в этом шуме, словно состоящем из множества голосов, чудился единственный в своем роде сочный насмешливый баритон.

Мотнув головой, чтобы избавиться от наваждения, Айрон тоскливо вздохнул, придерживая почти загнанного Пегаса. Конь тяжело дышал, по его бокам струился пот, а расчёсанная перед выездом шикарная грива слиплась прядями. Айрон, шепча извинения, потрепал скакуна по шее, стремясь запоздалой лаской искупить свою вину. Крылатый конь не виноват в тяжёлых и безрадостных мыслях наездника и в той странной изматывающей тоске, что поселилась глубоко в сердце. Айрону казалось, что ожидание перемен скоро сведёт его с ума на потеху потирающим ладошки врагам. Мелкие и незначительные, враги эти походили на бессмысленных насекомых, игра с которыми была настолько безыскусной, что Айрону казалось, будто он попал на необитаемый остров в компанию диких обезьян. Нет, конечно, какое-то время отбирать у макак бананы было бы весело и познавательно, но, увы, в первые же годы сделало бы его жизнь невыносимой, и главным желанием Айрона стала бы возможность уподобится обезьянам, выбив лишние мозги о ближайшую пальму.

Близился рассвет. Его холодное сияние уже поднималось над горизонтом, окрашивая слегка штормившее море в мрачные свинцовые тона. Айрон повернул коня к утёсу, возвышающемуся на фоне светлеющего неба. Там, в фамильном замке, принадлежавшем нескольким поколениям его семьи, он отдыхал от суеты столицы Эргона, а пуще того – от надоедливых советников и подхалимов, над которыми уже не было сил издеваться. Всё равно они были слишком тупыми, чтобы понять тонкую иронию, которую Айрон вкладывал в свои слова.