Мелкие неприятности супружеской жизни

– Не тревожься, друг мой, – продолжает Каролина, усаживаясь на своем месте подле камина, точно Марий на развалинах Карфагена[612], – я ничего не стану у тебя просить, я не попрошайка. Я решила, что мне делать… Ты меня не знаешь.

– Ну вот, – восклицает Адольф, – неужели с вашей сестрой нельзя ни пошутить, ни поговорить серьезно? Что же ты сделаешь?..

– Это вас не касается!..

– Простите, сударыня, совсем напротив. Честь, достоинство…

– О!.. на этот счет, сударь, вы можете не беспокоиться. Не столько ради себя, сколько ради вас я сохраню все в самой глубокой тайне.

– Но, Каролина, душа моя, что же ты сделаешь?..

Каролина бросает на Адольфа змеиный взгляд, после чего Адольф, отпрянув, начинает расхаживать по комнате.

– И все-таки, что ты намереваешься делать? – спрашивает он после бесконечно долгой паузы.

– Я, сударь, намереваюсь работать!

При этих возвышенных словах Адольф ретируется; он слышит желчный голос отчаяния, ощущает холодное дуновение мистраля, какой еще никогда не задувал в супружеской спальне.

Искусство быть жертвой

После Восемнадцатого брюмера поверженная Каролина избирает адскую тактику, заставляющую вас ежечасно сожалеть о своей победе. Каролина переходит в оппозицию!.. Еще один такой триумф, и Адольф попадет под суд за то, что, уподобившись шекспировскому Отелло, удушил свою жену между двух матрасов[613]. Каролина принимает вид мученицы и держится с убийственной покорностью. По любому поводу она ответствует Адольфу устрашающе кротким тоном: «Как вам будет угодно!» Ни один элегический поэт не выдержал бы соперничества с Каролиной; она плодит элегию за элегией: поступки и слова, улыбки и молчание, замыслы и жесты – у нее все сплошь одна элегия. Вот несколько примеров, в которых все семейные пары наверняка узнают себя.

После завтрака

– Каролина, мы нынче приглашены к Дешарам; ты ведь помнишь, у них званый вечер…

– Да, друг мой.

После обеда

– Как? Каролина, ты еще не готова? – изумляется Адольф, выходя из своей комнаты одетый с иголочки.

Каролина является перед ним в черном нищенском платье с закрытым муаровым лифом. На волосах, дурно уложенных горничной, печально увядают цветы, которые, кажется, никогда не были живыми. Перчатки у Каролины несвежие.

– Я готова, друг мой…

– В этом наряде?

– У меня другого нет. На новое платье нужно целую сотню экю.

– Почему же ты мне не сказала?

– Чтобы я приходила к вам с протянутой рукой!.. После всего, что произошло!..

– Тогда я поеду один, – говорит Адольф, не желающий, чтобы жена его опозорила.

– Я прекрасно знаю, что именно этого вы и хотели, – отвечает Каролина язвительным голоском, – это видно по тому, как вы оделись.

–

В гостиной одиннадцать человек; всех их Адольф пригласил к обеду; Каролина держится так, как будто она тоже гостья, – ждет, пока подадут кушанья.

– Сударь, – шепчет камердинер на ухо хозяину, – кухарка совсем сбилась с ног.

– А что случилось?

– Да ведь ей ничего не сказали; у нее вводное блюдо[614] только на двоих, да еще вареная говядина, один цыпленок, один кочан салата и овощи.

– Каролина, вы что же, не распорядились на кухне?

– Да разве я знала, что у вас гости, и потом, разве смею я здесь распоряжаться?.. Вы меня избавили от всех хлопот, и я всякий день благодарю за это Бога.

–

Госпожа де Фиштаминель приезжает с визитом к госпоже Каролине; та кашляет, склонясь над пяльцами.

– Вышиваете домашние туфли для вашего дражайшего Адольфа?

Адольф красуется у камина.

– Нет, это для одного торговца, он мне обещал заплатить; я, точно каторжник, зарабатываю себе на мелкие расходы[615].

Адольф краснеет; он не может поколотить жену, а госпожа де Фиштаминель смотрит на него вопросительно, как бы говоря: «Что все это значит?»

– Вы сильно кашляете, милочка!.. – замечает госпожа де Фиштаминель.

– Пустяки, – отвечает Каролина, – разве я дорожу жизнью!..

–

Каролина сидит подле камина рядом с дамой из числа ваших приятельниц, чьим мнением вы особенно дорожите. Вы стоите у окна и беседуете с друзьями; по губам Каролины вы читаете слова: «Так было угодно мужу!», произнесенные тоном юной римлянки, отправляющейся в цирк на заклание. Самолюбие ваше страдает безмерно; вы пытаетесь расслышать, что говорит Каролина, и одновременно продолжаете говорить с гостями, теряете нить разговора, отвечаете невпопад и, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, думаете только об одном: «Что же такое она ей говорит обо мне?»

–

Обед на двенадцать персон у Дешаров; Каролина сидит рядом c очаровательным юношей по имени Фердинанд, кузеном Адольфа. Между первой и второй переменой блюд речь заходит о семейном счастье.

– Для женщины нет ничего легче, чем быть счастливой, – отвечает Каролина на жалобы одной из присутствующих дам.

– Откройте же нам ваш секрет, сударыня, – учтиво просит господин де Фиштаминель.

– Женщина должна ни во что не мешаться, держаться как старшая служанка или как рабыня, которую содержит хозяин, не иметь своей воли, не делать никаких замечаний – и тогда все идет превосходно.