Неужели человек девятнадцатого столетия, наделенный высшим умом и сверхъестественной мощью, истощивший запасы своего гения в попытках скрыть механизм собственного бытия, научившийся обожествлять свои потребности, чтобы их не презирать, дошедший до того, чтобы заимствовать ароматы, силу и могущество у китайских листьев, египетских бобов и мексиканских зерен[395]
, овладевший искусством гранить хрусталь, чеканить серебро, плавить золото и расписывать глину, одним словом, прибегать к услугам всех художеств, ради того чтобы скрасить и возвеличить процесс поглощения пищи, – неужели этот царь, прячущий свое несовершенство в складках муслина, в блеске брильянтов и сверкании рубинов, кутающийся в льняные и хлопковые ткани, в пестрые шелка и узорные кружева, – неужели он погубит все эти сокровища на двух кроватях в одной спальне?.. К чему выставлять напоказ нашу жизнь, ее обманы и поэзию? К чему сочинять законы, религии и моральные предписания, если выдумка обойщика (а обычай ставить кровати рядом выдумал, возможно, именно обойщик) отнимает у нашей любви все иллюзии, разлучает ее с величественной свитой и оставляет ей лишь самые уродливые и отвратительные черты? – ведь ничего иного тому, кто поставил две кровати в одном алькове, ожидать не приходится.Разделенная любовь величественна, но уложите жену в одну кровать, а сами улягтесь на другую, стоящую рядом, и ваша любовь всегда будет выглядеть смешной. Плодом этой полуразлуки становятся две равно нелепые ситуации, чреватые, как мы сейчас убедимся, множеством несчастий.