«…не помню которого числа января мы сидели покойно с Дашей, вдруг является моя невестка, начинается стон, рев и жалобы, что сын мой дурной человек, что он все обманывает и, наместо того, чтобы быть на уроках, гуляет по Невскому. И что я виновата в том, что я не сказала, что у него такая куча долгов». Вслед за обстоятельным рассказом о получении исполнительного листа и предстоявшем описании всего имущества за долги Агапова продолжала: «…у меня нет ее родных, и моя нога никогда не будет там, хоть бы они все передохли, подлецы. (…) Мише сейчас приказано было выписаться. И Адама и Еву выгнали из Рая, и они прибежали ко мне, ревут, и у меня сделалось столпотворение вавилонское в доме, рев, стон и скрежет зубов, каждый час из членов семьи кто-нибудь прибегал ругаться; я старалась уговоривать сначала и говорила, что бояться нечего, как человек в этих делах опытный; но ничего не помогло! В заключение является Серафима (сестра М. Е. Баумгартен. — М. П.), эта мумия подлая, я в это время убежала к Даше на кровать, оставила объясняться двух сестриц, Серафима вдруг начинает ругать Мишу, и так неприлично, что несвойственно генеральской дочери, Марья ревет на всю голову, я потеряла терпенье, выскочила из коридора и обращаюсь к Маше и говорю: „Ты видишь, какие твои родные, сами довели сына моего до такого положения и сами же его ругают (…) не беспокой меня, будет с меня довольно“. Серафима выскочила от меня, как бомба, а та погналась за ней, но та исчезла, боясь, что я покажу ей Бога и двери».[62]
Обстановка «мещанско-кухарочной жизни» вызывала у юного Сологуба бурный протест — он погружался в мир грез и мечтаний о другой жизни, далекой от угнетавшей его обыденности, создавал свой «таинственный мир». Он рано обнаружил незаурядные способности к учению, любовь к чтению и театру, с двенадцати лет увлекся писанием стихов.
«Из первых прочитанных книг совершенно исключительное впечатление произвели: „Робинзон“, „Король Лир“ и „Дон Кихот“. Не только они были прочитаны множество раз, но буквально изучены, строка за строкою, а пьесы разыграны, конечно, одним действующим лицом. (…) эти три книги были для будущего Сологуба своего рода Евангелием. Отсюда же, вероятно, получили свое начало так развившиеся впоследствии фантастика, любовь к театру, идеализм».[63]
Позднее в ряд навсегда полюбившихся произведений встали поэмы и стихи Некрасова, которого в юности «он знал почти всего наизусть и считал гораздо выше Лермонтова и Пушкина»,[64] и романы Достоевского («„Преступление и наказание“ Достоевского также составило целую эпоху в жизни 13-летнего Феди. Судьба Раскольникова и тяжелые семейные условия, толкнувшие его на преступление, долго волновали Федю. Рассказ Мармеладова о Сонечке вызывал слезы, захватывал дыхание»).[65]Агаповы посоветовали Татьяне Семеновне дать сыну образование.[66]
После окончания городского училища в 1878 году он поступил в Санкт-Петербургский учительский институт («Занимался хорошо и шел в числе первых: работы и сочинения его по словесности и литературе считались лучшими»),[67] из которого в 1882 году вышел преподавателем для народных училищ и впоследствии в течение 25 лет не оставлял службы.После окончания института Сологуб получил место учителя и следующие десять лет провел в провинции: в Крестцах Новгородской губернии (1882–1885), Великих Луках (1885–1889), Вытегре (1889–1892). Татьяна Семеновна и Ольга Кузьминична последовали за ним. Жизнь русского захолустья, где, по определению Сологуба, все «обычное становится ужасным, а ужасное — обыкновенным», дала ему богатый материал для романов и рассказов.
Карьера молодого учителя и его жизнь в провинции складывались неблагоприятно и безрадостно. Об этом свидетельствует его доверительная переписка с институтским наставником — Василием Алексеевичем Латышевым (1850–1912).[68]
Преподаватель Учительского института, автор трудов по методике преподавания математики, реформатор школы, основатель и редактор-издатель журнала «Русский начальный учитель» (1880–1911), в 1892–1902 годах директор народных училищ Петербургской губернии, Латышев был человеком незаурядным и имел сильное влияние на своих подопечных.[69] На протяжении нескольких лет он поддерживал бывшего воспитанника советами, способствовал его служебным передвижениям, был читателем и критиком его первых произведений.[70] В одном из писем к нему Сологуб заметил: «Ваш голос издалека был всегда одним из важнейших побудителей моей деятельности за эти 5 лет».[71]