После очередной пьянки я был настолько в хлам, что перепутал спальню отца со своей спальней. Как так получилось, я до сих пор понять не могу, но факт остается фактом. Его тогда не было в городе, насколько я помню, он улетел на важную конференцию и по какой-то причине забыл закрыть свою спальню. О да, мой отец всегда запирал кабинет и спальню на ключ, когда уезжал куда-то, хоть я совершенно не понимал, зачем он это делает, так как не имел привычки заходить к нему, даже когда он был дома. Я вообще старался игнорировать его по максимуму, и у меня это неплохо получалось, пока он не стал ставить мне ультиматумы. После чего я начал постоянно ему грубить. В общем, в полупьяном бреду я стал рыться по шкафам в надежде найти свою чертову футболку с суперменом, именно с ним, так как в ней я переносил похмелье намного легче, чем в чем-то другом. Мистика одним словом. Перевернув шкаф верх дном, я обнаружил папку с какими-то записями, и только тогда до меня дошло, что, собственно, это не моя комната. Черт меня дернул прихватить эту папку с собой в мою спальню, но на утро после того, как полночи обнимался с белым другом, я совершенно про нее забыл. Уже похмеляясь пивом на диване перед плазмой, я заметил черную папку на тумбочке, открыл ее и почувствовал, как мое сердце гулко стало отбывать ритм. Анна Романова, Анна Романова, почти каждая строчка начиналась с ее имени, с имени моей матери. Я маниакально стал вчитываться в текст, забыв обо всем. Отец вел расследование, он искал ее втайне от меня, он знал, что она все это время была жива, и лгал мне, лгал в лицо без зазрения совести. С этого момента все в корне изменилось. Между мной и отцом образовалась пропасть размером в десятилетие, и я не желал более иметь с ним ничего общего.
Я сорвался, сорвался до такой степени, что не помнил себя. Бутылка за бутылкой, сигарета за сигаретой, девушка за девушкой и так по кругу, пока меня не стало тошнить от самого себя. От осознания того, в какое ничтожество я превратился за считанные дни. В то время у меня еще не было прав, но страсть к скорости я испытывал в полной мере, и душе хотелось вкусить это наслаждение, сравнимое для меня со свободой. Я помню, как разогнался по трассе до двухсот, помню, как свистел ветер за окном, помню, как я был счастлив. Счастлив от того, что смог вырваться из вечного осточертелого круговорота. Я вкушал этот миг и дышал полной грудью, чувствуя, как кровь переполняется адреналином, как за моей спиной «растут крылья». Я был настолько ослеплен чувством эйфории, что не сразу заметил, как со встречной полосы слетела машина, водитель которой потерял управление. Я поздно выжал тормоз, но, даже если бы я выжал его вовремя, аварии было бы не избежать. Возможно, она была бы не такой ужасной и не с такими последствиями, но уже ничего изменить нельзя было.
Реанимация, толпы людей в белых халатах, везде запах спирта с примесями других лекарственных средств. Со мной постоянно кто-то говорил, просил не отключаться, кто-то рыдал рядом, я же ни на чем не мог сконцентрироваться. В ушах гудело, и я слышал лишь, как громко и гулко стучит пульс, как дыхание надрывно учащалось, в то время как сердце готово было выскочить из груди, и в миг все обрушилось. Я стал задыхаться, мне не хватало воздуха, а тело стали брать спазмы. Кто-то что-то кричал, но мое сознание мутнело с каждой секундой, и я отключился, провалился в бездну глубокого и бескрайнего сна.
Мой персональный ад начался, когда я пришел в себя. Врачи огласили, что операция была тяжелой, я получил множество переломов и даже внутренние кровотечения, что, в целом, при таких повреждениях было неизбежно. Хирурга удивлял сам факт того, что, собственно, я остался жив. «В рубашке родился», — все время изрекал он, после чего небрежно бросал фразу, что больше я не смогу играть в баскетбол, что мне придется напрочь забыть о таких нагрузках. До меня его слова долетели как приговор, и я яростно стал отрицать это. Все, что я делал, потом закаляло и формировало мой нынешний характер, мои взгляды на жизнь и сопутствующие ей проблемы. Я изменился, изменился полностью и навсегда, запретив себе употреблять любые наркотические средства, запретил себе беспросветно пить и вести беспорядочные половые связи. Единственное, что я оставил себе, так это сигареты и алкоголь, и то в тех редких случаях, когда нуждался в них, как в спасении.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги