Читаем Мельница на Флоссе полностью

Решив выведать у отца то, что ее интересовало, Люси прибегла к испытанному способу, к которому обращалась всегда, когда ей хотелось что-нибудь сказать или о чем-нибудь спросить мистера Дина: по окончании обеда она под благовидным предлогом удалила миссис Талливер из столовой, а сама устроилась на скамеечке у ног отца. Мистер Дин в подобных случаях испытывал наивысшее удовольствие, право на которое, как он полагал, давали ему его заслуги, и готов был даже мириться с тем, что Люси не любившая, чтобы на нее сыпался табак, завладевала его табакеркой.

— Тебе ведь не хочется спать, папочка? — спросила Люси, придвигая поближе скамеечку и разгибая толстые пальцы, сжимавшие табакерку.

— Пока нет, — отозвался мистер Дин, окидывая взглядом еще одно заслуженное им удовольствие, которое заключал в себе стоящий на столе графинчик. — А могу я узнать, чего хочется тебе? — добавил он с нежностью, ущипнув ее украшенный ямочкой подбородок. — Ты, наверное, ластишься ко мне, чтобы вытянуть у меня из кармана еще несколько соверенов для своего базара? Э?

— Вот ты и ошибся — у меня нет сегодня корыстных мотивов. Мне просто хочется поболтать с тобой. Любопытно, почему тебе сегодня вздумалось расспрашивать Филипа Уэйкема о землях его отца? Это было так странно: ведь ты никогда и словом не упоминал о мистере Уэйкеме, и вдруг тебя почему-то беспокоит, что он попусту тратит свои деньги.

— Это продиктовано деловыми интересами, — ответил мистер Дин, сопровождая свои слова отстраняющим жестом, который должен был показать, что ему нежелательно чье бы то ни было проникновение в эту тайну.

— Но, папа, ты ведь сам всегда говорил, что мистер Уэйкем воспитал Филипа словно барышню; как же ты можешь рассчитывать получить от него какие-либо сведения о делах? Твои неожиданные вопросы прозвучали по меньшей мере странно. У Филипа они вызвали недоумение.

— Глупости, детка! — воскликнул мистер Дин, считавший себя достаточно искушенным в светском обхождении, которое давалось ему не без труда по мере того, как он преуспевал в жизни. — Мне стало известно, что мельница Уэйкема к его земли по ту сторону реки — Дорлкоутская мельница, принадлежавшая раньше, как ты знаешь, твоему дяде Талливеру, — не приносит ожидаемых доходов. Вот я и подумал — не проболтается ли Филип, что его отцу надоела его затея с землей.

— Вот как! А ты купил бы мельницу, папа, если бы мистер Уэйкем пожелал расстаться с ней? — живо подхватила Люси. — О, я хочу все знать об этом; я даже обещаю отдать тебе табакерку, если ты расскажешь мне. Мэгги говорит — они только о том и мечтают, чтобы рано или поздно вернуть себе мельницу. Ведь это последнее желание их отца, высказанное им перед самой смертью.

— Ш-ш, малютка! — сказал мистер Дин, воспользовавшись вновь обретенной табакеркой. — Никому ни слова об этом! Нет почти никаких шансов, что им или кому другому удастся вырвать эту мельницу из рук Уэйкема. А проведай он, что мы покупаем ее с намерением передать Талливерам, — еще менее вероятно, что он расстанется с ней. Сначала он вел себя достаточно прилично в отношении Талливера, но когда человека отхлещут кнутом, подарков от него не жди.

— Знаешь, папа, — начала Люси несколько торжественным тоном, — ты должен довериться мне! Не спрашивай, какие у меня основания говорить с тобой об этом, но можешь не сомневаться — основания серьезные. Помни — я благоразумна, право же так!

— Ну что ж, послушаем.

— Я уверена, что если ты разрешишь мне посвятить во все Филипа Уэйкема, позволишь сказать ему, что ты хочешь купить мельницу и почему ты этого хочешь, объяснить ему, что Том и Мэгги мечтают вернуть ее семье и как для них это важно, — я уверена, он поможет нам в этом. Я не сомневаюсь в его готовности.

— С чего ты это взяла, детка? — спросил мистер Дин с озадаченным видом. — Что Филипу за дело до всего этого? — Затем, бросив проницательный взгляд на дочь, он продолжал: — Уж не думаешь ли ты, что бедный малый к тебе неравнодушен и ты можешь вертеть им как хочешь? (Мистер Дин был спокоен, зная, кому отдано сердце Люси.)

— Нет, папа: ко мне он совершенно равнодушен, так же как и я к нему. Но у меня есть основания быть вполне уверенной в том, что я говорю. Не спрашивай меня ни о чем. А если догадаешься сам — молчи. Только позволь мне поступать так, как я найду нужным.

С этими словами Люси перебралась со скамейки на колени к отцу и поцеловала его.

— Ты уверена, что не натворишь глупостей? — спросил он, любуясь ею.

— Да, папа, вполне уверена. Я очень рассудительна: ведь это от тебя я унаследовала деловые таланты. Разве тебя не привела в восторг моя тетрадь для записи расходов?

— Ну, прекрасно, прекрасно; если только этот юнец умеет держать язык за зубами, то хуже от этого не будет. По правде говоря, шансы у нас невелики. Ну, а теперь ступай и дай мне вздремнуть.

Глава VIII УЭЙКЕМ В НОВОМ СВЕТЕ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее