Мельница на Флоссе

— Я думаю, в этом случае большинство сыновей разделяло бы чувства отца, — возразил Уэйкем с горечью. — Отец девушки — грубое, тупое животное — чуть было не убил меня. Весь город это знает. И ее братец немногим лучше — такой же наглец, но более хладнокровный. Ты говоришь, он запретил ей видеться с тобой; он переломает тебе кости, все до единой, за это твое великое счастье, если ты не поостережешься. Но ты, по-видимому, уже принял решение и расценил, во что оно тебе обойдется. Конечно, ты вполне независим от меня: можешь жениться на этой девице хоть завтра, если пожелаешь, — тебе двадцать пять лет. Ты пойдешь своим путем, я — своим. Отныне нас ничто не связывает.

Уэйкем поднялся и направился к двери, но что-то заставило его вернуться, и, вместо того чтобы покинуть комнату, он принялся мерить ее шагами. Филип медлил с ответом, а когда заговорил, в его голосе более чем когда-либо звучало язвительное спокойствие.

— Нет. Даже при согласии мисс Талливер я не вправе жениться на ней, если буду располагать только своими средствами. Ведь мое воспитание не подготовило меня ни к какой практической деятельности. Я не могу предложить ей бедность в придачу к уродству.

— А, так вот почему ты цепляешься за меня! Я так и думал, — сказал мистер Уэйкем по-прежнему с горечью, хотя последние слова Филипа причинили ему внезапную боль и расшевелили в нем чувства, владевшие им вот уже четверть века. Он снова бросился в кресло.

— Я ожидал этого, — возразил Филип. — Я слышал, что подобные столкновения часто происходят у отцов с сыновьями. Будь я таким, как другие мужчины моего возраста, я ответил бы на твои злые слова еще более злыми; мы расстались бы, я женился бы на девушке, которую люблю, и у меня было бы столько же шансов на счастье, как и у всех прочих. Но если тебе принесет удовлетворение возможность в корне разрушить все, что ты делал для меня, у тебя есть преимущество перед другими отцами: ты можешь навсегда лишить меня того, что придает жизни пену в моих глазах. — Филип остановился, но отец по-прежнему хранил молчание. — Ты сам знаешь, какого удовлетворения ты ищешь и что руководит тобой, помимо желания утолить бессмысленную злобу, достойную разве невежественного дикаря.

— Бессмысленную злобу! — загремел Уэйкем. — Что ты этим хочешь сказать, черт побери! Может ли человек хорошо относиться к мужлану, который отхлестал его кнутом? К тому же существует его сынок, этот холодный, высокомерный дьявол, который бросил мне в лицо такое оскорбление, что мне его вовеки не забыть. Я не знаю лучшей мишени для пули, да только велика честь для него.

— Я говорю не о том негодовании, которое вызывают у тебя Талливеры, — сказал Филип, имевший основания сочувственно отнестись к такой оценке Тома, — хотя мстительные чувства не стоят того, чтобы за них держаться. Я говорю о твоем стремлении перенести вражду и на беззащитную девушку, у которой достало здравого смысла и высоких душевных свойств не разделять узких предрассудков семьи. Она непричастна к семейной ссоре.

— Это не существенно. Кого интересует, что думает женщина. Важно, из какой она семьи. Для тебя вообще унизительна мысль о женитьбе на дочери старика Талливера.

Впервые в разговоре с отцом Филип утратил спокойствие.

— Мисс Талливер, — покраснев от гнева, сказал он с оскорбительной резкостью, — обладает тем единственным достоинством, которое только и дает право на высокое положение; лишь мелкие души отказывают в этом представителям среднего класса. Она в высшей степени утонченная натура, и ее друзья, каковы бы они ни были, пользуются безупречной репутацией и всеми уважаемы за честность. Весь Сент-Огг признал бы ее более чем равной мне.

Уэйкем метнул настороженно-вопрошающий взгляд на сына, но Филип не смотрел на отца; с оттенком горечи, выдававшим, как тягостно ему это все, он, словно разъясняя свою последнюю мысль, после небольшой паузы добавил:

— Найди хоть одного человека в Сснт-Огге, который не сказал бы тебе, что прелестное создание, подобное ей, загубит свою жизнь, если свяжет ее с таким жалким существом, как я.

— Вот еще! — вскакивая с места, воскликнул Уэйкем в порыве оскорбленной гордости, ибо задето было и его самолюбие и отцовские чувства. — Эго чертовски блестящая партия для нее! Все это вздор, случайное увечье не имеет Значения, если девушка по-настоящему привязана к мужчине.

— Да, но у девушек обычно не рождается привязанности в подобных случаях, — ответил Филип.

— Что ж, — грубовато возразил Уэйкем, делая попытку вернуть себе первоначальные позиции, — если она не любит тебя, ты мог бы не брать на себя труд говорить о ней и тем самым избавил бы меня от необходимости отказывать тебе в моем согласии на то, что скорее всего никогда не произойдет.

Уэйкем, не оглядываясь, большими шагами направился к двери и с шумом захлопнул ее за собой.