Окруженная детворой, Мэгги вместе с тетушкой Мосс стояла на мощеной дорожке и кормила цыплят. Был тот мирный час дня, когда на ферме все затихает. Длинные и ветхие хозяйственные постройки вокруг пустынного двора оставались такими же унылыми, как и прежде, но разросшиеся в беспорядке кусты роз уже по-летнему пышно раскинулись над старой садовой оградой, а расположенный на пригорке серый деревянный дом казался при этом ослепительном полуденном солнце погруженным в вековой сон и находился в полной гармонии с разлитой в воздухе дремотной неподвижностью. Мэгги, перекинув шляпку через руку, с улыбкой смотрела на выводок крошечных пушистых цыплят у ее ног, как вдруг тетушка Мосс воскликнула:
— Господи боже мой, кто это въезжает в ворота?
Это был джентльмен на крупной гнедой лошади, взмыленные бока и шея которой свидетельствовали о быстрой езде.
Кровь прихлынула к лицу Мэгги, и сердце ее учащенно Забилось. Ее объял ужас, словно внезапно воскрес заклятый враг, лишь на время притворившийся мертвым.
— Кто это, милочка? — спросила тетушка Мосс, видя по выражению липа Мэгги, что всадник ей знаком.
— Это мистер Стивен Гест, — едва слышно ответила Мэгги. — Моей кузины Люси… Близкий друг моей кузины Люси.
Стивен был уже совсем рядом; он соскочил с лошади и тел к ним, на ходу приподнимая шляпу.
— Попридержи-ка лошадь, Уилли, — сказала миссис Мосс своему двенадцатилетнему сыну.
— Благодарю вас, не надо, — проговорил Стивен, беря под уздцы лошадь, нетерпеливо мотавшую головой. — Я должен не мешкая пуститься в обратный путь. Я к вам с поручением, мисс Таллпвер, — оно чисто личного свойства. Могу я попросить вас отойти со мной на несколько шагов?
Стивен казался измученным и раздраженным: такой вид бывает у человека, которого настолько одолели заботы или тревоги, что ему уже не до еды и не до сна. Он говорил отрывисто, словно неотложность поручения давала ему право не думать о том, как воспримет его визит и просьбу миссис Мосс. Добрая миссис Мосс, заметно робея в присутствии Этого, по всей видимости, надменного джентльмена, все еще в душе недоумевала, не следует ли ей снова предложить ему оставить лошадь и войти в дом; но Мэгги, чувствуя всю неловкость создавшегося положения и будучи не в силах хоть что-нибудь сказать в ответ, надела шляпку и направилась к воротам.
Стивен последовал ее примеру; он шел рядом, ведя на поводу лошадь. Они не обменялись ни словом, пока не вышли на межу и не прошли несколько шагов; тогда Мэгги, все это время смотревшая прямо перед собой, повернула обратно и высокомерно, не скрывая своего негодования, сказала:
— Мне нет нужды идти дальше. Не знаю, считаете ли вы деликатными и достойными джентльмена ваши действия, вынудившие меня выйти вместе с вами, или, быть может, в ваши намерения входило еще больше оскорбить меня, навязав мне это свидание?
— Конечно, вы рассержены моим приездом, — сказал Стивен с горечью. — Вас заботит только одно — чтобы не было затронуто ваше женское достоинство; вам нет дела до того, как страдаю я.
Мэгги вздрогнула, как бы под действием едва ощутимого тока.
— Как будто не довольно того, что я совершенно запутался, что я схожу с ума от любви к вам, что, пытаясь остаться верным долгу, я противлюсь самой сильной страсти, на какую только способен человек, — вы еще обращаетесь со мной как с грубым животным, намеренно оскорбляющим вас. Тогда как, будь я только свободен, я сию же минуту просил бы вашей руки, молил бы вас принять мою жизнь, мое состояние и распоряжаться ими так, как вам будет угодно. Я знаю, что я забылся. Я позволил себе непростительную вольность. Я проклинаю себя за это. Но в тот же миг я раскаялся; все это время я терзался раскаянием. Вы не вправе бесповоротно осудить меня: если любишь, как я, всем сердцем, можно на мгновение поддаться порыву; но поверьте, вы должны поверить, — для меня нет большего страдания, чем заставить страдать вас. Чего бы я только не отдал, чтобы загладить свою вину!
Мэгги не решалась заговорить, не решалась повернуть голову. Силы, которые придавало ей негодование, иссякли. Она не осмеливалась выговорить даже слов прощения, готовых вырваться у нее в ответ на это признание.
Они снова оказались у ворот, и Мэгги остановилась, охваченная дрожью.
— Вы не должны мне говорить эти слова, я не должна слушать их, — с мукой в голосе и опустив глаза, сказала она Стивену, вставшему перед ней, чтобы загородить путь к воротам. — Мне очень грустно, что я причинила вам столько страданий; но ведь слова здесь напрасны.
— Нет, не напрасны! — с жаром воскликнул Стивен. — Если бы в вашей душе нашлась для меня хоть капля жалости и снисхождения, а не одна жестокая несправедливость — разве это было бы напрасно? Мне легче было бы все снести, если бы я знал, что вы не презираете меня, не считаете наглым фатом. Посмотрите на меня — видите, какой я жалкий и истерзанный; я каждый день делаю по тридцать миль, чтобы только не думать о вас.
Мэгги не могла, не смела взглянуть на него: она уже раньше видела, какое у него измученное лицо.
— Я не думаю о вас плохо.