Люба спрятала керосинку и вещи, и мы обсудили наши ближайшие дела. Девушки настоятельно потребовали, чтобы по крайней мере ещё несколько дней я оставался на месте, пока не восстановлю силы. Я возражал, говоря, что чувствую себя достаточно хорошо, но Надя непреклонна была и мне пришлось подчиниться.
И она оказалась права, Надя. К вечеру я почувствовал себя значительно, хуже. Сначала меня стало слегка лихорадить, потом мне стало жарко, и с каждой минутой становилось всё жарче и жарче. Надя утешала меня тем, что это закономерно, что так и должно быть. Люба снова вскипятила чай и дала мне две таблетки аспирина. Я лежал, глядя открытыми глазами в балки, поддерживающие крышу, и сквозь дыры видел кусочки серого неба. Пот непрерывно лил с меня ручьями, горло распухло, и я с трудом глотал чай, который как мне казалось, тут же испарялся, превращаюсь в горячий и солёный пот.
К ночи Надя внимательно осмотрела меня. Она коснулась губами моего мокрого лба, определяя температуру. Потом шепнула что то Любе так, чтобы я не услышал, но я услышал её слова: «около сорока». Сознание у меня было ясное.
— Что со мной, Надя? Только честно. Это от раны?
Надя поколебалась.
— Я имею право знать, что со мной?
— У тебя ангина, Нуры, — пояснила Надя. — В очень тяжёлой форме. У тебя температура и очень высокая.
— Ладно, — сказал я. — Пусть ангина. Это от того, что я долго лежал, в болоте. Это пройдёт. Мы, туркмены, народ живучий. Лучше скажите, что будем делать.
Люба и Надя присели рядом со мной.
— Приказывай, командир, — сказала Надя.
Я собрался с силами.
— Надо… — сказал я, — надо выявить, что происходит на аэродроме. После этого посоветуемся, что делать. Это первое. Второе, надо попытаться узнать, уцелел ли кто из нашей боевой группы, а также нет ли поблизости партизан из других отрядов… Третье, пока мы живы, мы обязаны бороться. Вы знаете своё боевое задание. Вам известна окружающая местность. В зависимости от обстановки надо выбрать объект и произвести диверсию. Вопросы есть?
— Обсудим все возможности после того, как вернёмся, — сказала Надя. — Согласен, Нуры?
Я не мог уже говорить и только слабо кивнул.
— Автомат, — сказал я напоследок. — Где мой автомат? На всякий случай… оставьте мне его…
Девушки исчезли бесшумно, как привидения. Когда они вернулись, была уже полночь, сквозь щели в крыше были видны звёзды.
— К аэродрому не подступиться, — пояснила Надя. Вид у неё был утомлённый. — Немцы повсюду. Никогда их столько не было. К аэродрому непрерывно подъезжают машины. У каждого объекта усиленные патрули. На аэродром не пробраться.
— Похоже, немцы готовят крупную операцию, — сказал я, — и похоже, что скоро.
— Я наблюдала за железной дорогой, — доложила Люба. — Поезда тихим ходом идут один за другим. Солдаты, техника, боеприпасы. Вдоль железной дороги выставлены патрули.
Я молчал. Я думал, что тут главное. Ясно одно: рядом с нами враг накапливал силы. И мы должны, обязаны были что-то сделать.
— Партизан или наших бойцов не встретили?
Люба покачала головой.
— Никого.
Мы молчали долго. Слышно было только наше дыхание, да ещё то, как лошади внизу бьют спросонья копытом о землю. Наверное, мысль, которую высказал я одним словом, пришла в голову всем нам.
— Мост, — сказал я.
Надя только кивнула головой. Мост, да, мост. Через него шла техника, шли эшелоны с солдатами, шла смерть. Если бы мост удалось взорвать, всё движение на огромном участке остановилось бы. Мост, проклятый мост… немцы ведь не дураки, я это знал, и они понимали, что для них значит этот мост. Наверняка там хватает охраны, и не только отделения, но может быть, и роты было бы мало, чтобы захватить его. Нет, об этом нечего и думать.
— Его надо взорвать, — прохрипел я.
Люба и Надя, не отрываясь, смотрели на меня.
— Взрывчатка есть? — спросил я.
— Есть, — ответила Люба. — Мины есть, тол, взрыватели. Есть несколько гранат.
Моя мысль работала лихорадочно.
— Близко подойти к мосту можно?
— Немцы все подходы охраняют. На мосту двойные караулы, — пояснила Надя.
— Неужели нет никакой возможности подобраться к этому проклятому мосту?
— Мне кажется есть, — сказала Люба. — По воде…
— По воде?! Ай да Люба. Ну, конечно. Как ни выставляй караулы, воду не перекроешь. По воде. Это действительно единственная возможность, — подытожил я.
Но в следующую же минуту я понял, что это только кажется так просто. Не могут немцы не понимать значения этого единственного в целом районе моста. И поэтому особенно сейчас они с утроенной энергией будут охранять не только ближние, но и дальние подступы к мосту. И как смогут пробраться к нему эти две уставшие девчушки.
— Я боюсь, что эта затея неосуществима, Надя, — сказал я, объяснив девушкам, почему я так считаю. — Будь нас хотя бы человек десяток, кто-то мог бы отвлечь немцев снизу по течению, дав возможность пробраться к мосту, хотя бы маскируясь плотиком. Но вас всегда двое, а я…
— И думать не смей, — сказала Надя. — Нам нужна твоя голова. Ведь ты же солдат, А за остальное не беспокойся. Это же наши родные места. Мы проберёмся куда хочешь, верно, Люба?