Мелодия Секизяба (сборник)

— Есть доставить Алексея Бежко через линию фронта, — по привычке отчеканил я.

И разговор прервался.

Коля быстро снял с меня наушники и ещё быстрее стал собирать рацию. До самой пещеры мы не сказали друг другу ни слова. Я хотел рассказать Шевчуку о последних словах Гуцало, но решил отложить разговор до возвращения и встречи с Надей. Кроме того из головы не выходили слова Гуцало о четырёх погибших товарищах — если я был жив, значит погибли трое. Кто? Семёнов? Тарасов? Скворцов? Или мой друг Бекен?

Мне показалось, что обратный путь до пещеры был короче. За всё это время мы с Шевчуком не обменялись ни словом. На этот раз я хорошо рассмотрел вход в пещеру — можно было сто раз пройти мимо корней кряжистой и покосившейся ели и не заметить его.

Когда мы, наконец, пришли в пещеру, сказалось моё состояние — я без сил опустилсгя на чей-то ватник, закрыл глаза, и всё поплыло передо мной. Чья-то рука легла мне на лоб — это была Надина рука. Рядом с ней стояла Валя с аптечным ящиком. Глядя на меня, они о чём-то переговаривались, покачивая головами. Потом я почувствовал, как с меня сняли пилотку, разрезали бинт и стали осторожно отдирать присохшие к ране волосы. Как ни аккуратно и любовно делали это руки девушек, несколько раз я всё-таки вскрикнул от острой и неожиданной боли.

Наконец бинты были сняты. Валя, присев передо мною на корточки, внимательно осматривала рану. Потом она покачала головой:

— Рана загноилась и воспалилась, Нуры. Тебе не следует двигаться. Сейчас мы с Надей сделаем тебе укол, дадим лекарства, сменим повязку и уложим: тебе до вечера надо поспать. Лучше всего тебе было бы попасть в госпиталь — осколок сидит в затылке очень глубоко.

Пока длилась вся эта процедура, я рассказал Наде о задании, которое дал Гуцало. Надя возмутилась:

— Ты что-то не так понял, — сказала она. — Зачем мне идти через линию фронта. Здесь я нужнее. А ты тоже хорош, — упрекнула она меня. — Знаешь всё как есть, что каждый здоровый на счету, и не мог это объяснить.

— Я получил приказ, — сказал я. — А солдат не обсуждает приказ, он его выполняет.

— Дай ему прийти в себя, — упрекнула её Валя. — Ты видишь он едва жив. Удивительно, как он не свалился по дороге.

Валя дала мне выпить какой-то микстуры, сделала укол в руку и уложила в углу пещеры на толстую подстилку из сена. Мне казалось, что я не усну. Я лежал с открытыми глазами, глядя в потолок. Сна не было ни в одном глазу. И вдруг я увидел Любу. Она стояла рядом со мной и улыбалась «Откуда ты?» — спросил я её. Она приложила палец к губам. «Тебе нельзя волноваться», — сказала она. «Закрой глаза». Глаза мои закрылись сами собой, но и с закрытыми глазами я видел её такой, какой запомнил на всю жизнь. Славная молоденькая девушка с пушистыми волосами, узким маленьким подбородком и весёлыми зелёными глазами. Такой я видел её в тот день и в этот миг. Такой она и останется тогда, когда мои годы возьмут своё, и я поседею, и спина моя уже не будет такой прямой. Может быть с годами я забуду её, но когда она выплывет из моей памяти, ей по-прежнему будет шестнадцать лет и зелёные глаза её будут светиться. Но вдруг её черты неузнаваемо изменились и вместо неё появился мой старый друг Бекен Толегенов. Он смотрел на меня, а потом рассмеялся так громко, что заглушил бы и водопад.

А вот и Нязик. Здравствуй, Нязик, откуда ты здесь? Ах, да, ведь мы договорились пойти с тобой в театр. Вот мы и идём рука об руку, сидим и шутим не потому, что говорим что-то действительно смешное, а потому, что нам вдвоём весело и хорошо. Мы идём в театр ещё и потому, что нам сегодня доверят наши первые роли: я буду играть безжалостного дружинника, прислуживающего свирепому Бабахан-шаху, а Нязик исполнит роль Зохры, шахской дочери. По характеру это были совершенно противоположные роли, но когда после спектакля мы возвращались домой, со стороны могло казаться, что это идут Тахир и Зохре. Мне очень нравилось исполнение роли Тахира дядей Ходжоу. Я разве не мог бы сыграть так, если бы Зохрою была Нязик? Разве мне не хотелось так же смотреть на неё, петь для неё, как пел Тахир для Зохры. А впрочем чем Нязик хуже Зохры. Стоило Нязик посмотреть на меня, подняв чёрные брови, стоило ей кокетливо повести плечами, как я отдал бы за неё десять таких, как Зохра. А как она поёт? Никакой Зохре так не спеть. И разве не на меня смотрела она, когда пела — у меня по телу дрожь проходит, стоит мне уловить этот, обращённый на меня притворно равнодушный взгляд. Она поёт о своих мечтах, а я думаю — суждено ли им сбыться когда-нибудь, будет ли Зохра принадлежать Тахиру, будет ли Нязик когда-нибудь моей? Или жестокие обстоятельства жизни разлучат нас навсегда, как легендарных героев.

Спал я или не спал? Было ли всё это наяву или пригрезилось? Который сейчас час — утро, вечер или ночь? Может ещё поспать?