Меморандум

— Песочек, неужели ты забыл всё, что у нас было? — жалобно протянула она. — Разве можно такое забыть?

— Мне очень стыдно… Но я даже мать родную не помню… Даже имени своего не знаю. Кстати, как зовут меня и вас?

— Так ты сам предложил такую игру: у нас новая жизнь, и все прошлое как бы не существует. Ты придумал нам с тобой новые имена: себе — Дик Сэнд, а мне — Мила.

— Так вот почему Песочек — это «сэнд» в переводе на русский. А Мила — тоже понятно — ты на самом деле милая девушка, — сказал я облегченно, незаметно для себя перейдя на «ты».

— Ну да! — наконец, улыбнулась она, и огромная глыба нашего отчуждения растаяла и рухнула. — Так что же с тобой случилось? Почему всё забыл?

— Я и этого не помню. Поначалу-то я думал, что меня ударили по голове, и потеря памяти произошла в результате травмы мозга, но тут недавно подошла ко мне одна женщина, которая меня подобрала, когда я был в бесчувствии…

— А я видела ее! Прости, но я уже давно за тобой наблюдаю из окна. Видела и ту женщину. Мне показалось, она тебя пригласила на свидание, а ты ей отказал.

— Примерно так и было. Она меня тогда подобрала и увезла к себе на дачу. Там я и жил с ней с полгода. Работал на огороде, ремонтировал дом, помогал делать заготовки на зиму.

— Так ты у нее в рабстве что ли был, Песочек?

— Сейчас и я так думаю, а пока жил на даче, мне казалось, что она моя спасительница. И, знаешь, я был очень ей благодарен. Да и сейчас, пожалуй, благодарен.

— Надо же!.. Ты в своем репертуаре. Тебя обманывают, используют, а ты их оправдываешь и прощаешь.

— Да. Единственное, что я вспомнил про себя, это то, что я христианин. И эти оправдание и прощение — вполне по-христиански.

— Да, верно, ты даже прикасаться к себе не позволял. А мне так нравилось тебя касаться, хотя бы пальцами — твоих пальцев. Я от этой малости была на небесах от счастья.

— У нас с тобой была?.. — я осекся. — Мила, у нас с тобой — любовь?

— Еще какая! Хм… Платоническая! Ну ладно, Песочек, вставай, пойдем ко мне в гости.

— Пойдем. А ты еще про меня расскажешь?

— Конечно. Только, знаешь, ты ведь сам говорил, что у нас с тобой новая жизнь, а старую нужно забыть.

— Но хоть что-то о моей семье ты можешь рассказать?

Мила открыла дверь и по длинному коридору провела меня в комнату с окном на бульвар. Отсюда хорошо просматривалась скамья, ставшая на время моим наблюдательным пунктом.

— О семье, говоришь? Ты сказал, что чувствуешь себя там чужим. Ты мог уехать на месяц, другой, и никто даже не хватится тебя, не поинтересуется, куда ты пропал. Что-то вроде этого… Да ты сам не позволял расспрашивать себя о том другом мире, в котором ты жил до нашей встречи.

Мы пили чай с малиновым вареньем, играла тихая приятная мелодия. Мне было удивительно уютно и хорошо с девушкой Милой. Она смотрела на моё лицо, ловила каждый взгляд, каждое движение рук… Она казалась мне весьма красивой женщиной и тонко чувствующей натурой, от нее даже пахло как-то очень по-родному. Но то, ради чего я искал встречи с ней, так и не получил. Мила не ответила на вопрос: кто я и откуда.

На моем лице, видимо, отразилось разочарование, я сделал невольное движение по направлению к двери, Мила вцепилась в мою руку и стала поспешно что-то говорить. Поначалу я мало что понимал, потом, скорей сердцем чем умом, проникся торопливой исповедью.

— Ты говорил, что любишь жену, это чувство мучительно, это как истекающая кровью рана. Каждый миг, проведенный с ней, — тяжкий душевный труд. Когда мы встретились, я вся подалась к тебе, ничего не требуя взамен, только бы ты иногда бывал у меня. Мы просто болтали, ты сидел в этой комнате и пил чай или ел суп, а я за тобой ухаживала. Нам просто было хорошо вместе. Ты здесь со мной отдыхал, а я тихонько любила тебя.

Однажды ты пришел расстроенный. Ты похоронил друга, тебя кто-то предал, началась полоса безденежья и болезней. Ты был такой обессиленный и смертельно усталый. Я напоила тебя чаем с медом, положила на кровать и ты мгновенно уснул. А я сидела рядом с молитвословом в руках и, глядя на икону Пресвятой Богородицы, молилась как в последний раз. Мне показалось, что в полночь произошел перелом болезни. Ты перестал стонать и вздрагивать, успокоился, задышал глубоко и спокойно, даже улыбнулся. Тогда и я свернулась в кресле калачиком, укрылась пледом и отключилась. Утром ты проснулся здоровым и спокойным, а я будто взяла на себя твои болезни, свалилась с температурой за сорок. Тогда уже ты стал ухаживать за мной.