Memoria. Воспоминания, рассказы, стихи

– Ты куда? Организуем проводы, – сказал мне Левка. – Идем?

Не успел Владимир Германович закрыть рот от зевка, как его окружили человек десять. Дядя Костя и Костя взяли его под руки.

– Gaudeamus igitur, – фальцетом запел дядя Костя.

Старик басом подхватил:

– Yuvenes dum sumus!

Все со смехом захлопали в ладоши:

– С песнями вас поведем.

Повели серединой улицы, потом набережной Мойки и закоулками. Город спал в синеве. Круглели булыжники. Шаги были далеко слышны. Песни уносились в затихшие улицы, как весенний ветер к морю. Мягкий глубокий баритон завел:

С песней звонкой
Шел сторонкой
С любушкой своей
И украдкой
Да с оглядкой
Целовался с ней…

Я узнала голос. Это Юрий вел песню. Она ударялась в молчаливые окна, разлеталась, как брызги света. Небо синело над крышами, переливалось легкими перистыми облачками.

Из-за угла вынырнул милиционер.

– Это что, товарищи? – спросил изумленно.

– Ничего, – ответил Лева.

– Кричите вы почему?

– А что вообще есть крик? – спросил Лева. – Может быть, вам это кажется? Крик не в силах нарушить мировую тишину вещи в себе.

– Как это? – удивился милиционер.

– Сущность вещей непознаваема, – отвечал Лева, вздыхая, – вам кажется, что мы кричим, но, может быть, нас и не существует.

– Как это кажется, – рассердился милиционер. – Очень даже вижу, что существуете и порядок нарушаете!

– Может, вам кажется, что я хожу на ногах? – вежливо спросил Лева.

– Не кажется, повторяю: и ходишь ты на ногах, и порядок нарушаешь!

– Посмотрите внимательней! – Лева быстро встал на руки и на руках обежал вокруг милиционера.

– Ах, чтоб тебя разорвало! Вы что, циркачи?

– Студенты мы, – сказали несколько голосов, – и провожаем с вечеринки профессора.

– Профессора! Видно, выпито было немало… – усмехнулся милиционер. – Ишь, седой весь, а тоже…

Но Владимир Германович так подмигнул милиционеру, что тот рассмеялся.

– Не пьяные, видно, а бешеные! Тишину надо соблюдать, граждане! – И, махнув рукой, он ушел за угол.

Студенты снова запели.

Юра подошел ко мне:

– Пойдем на Неву.

– Хорошо.

Через Мойку и сумрак Зимней канавки мы вышли к Неве. Еще издали, из-за арки, она манила великолепием белой ночи. И вот – распахнулось!

Был час, когда все становится синим. Повисают в синем воздухе дворцы, мосты, набережная. Над Васильевским островом еще тлеет заря. Розово-малиновые отсветы взбегают на небо на маленьких тонких облачках. На востоке же, за Литейным мостом, все было густым, сине-лиловым. В синеве купались деревья, лазоревые купола мечети, золото Петропавловского шпиля. Над зыблющейся синевой повис Троицкий мост. Из синевы, казалось, поднимался глубокий и радостный страх: вот-вот придет неизвестное. Шаги раздавались на гранитных плитах так звонко, что мы невольно пошли по торцам: темные восьмигранники мягчили шаги. Шли быстро и молча. Страх нарастал.

Преодолевая его, Юрий взял меня под руку, облизал пересохшие губы и тихонько запел:

С песней звонкой
Шел сторонкой
С любушкой своей
И украдкой
Да с оглядкой
Целовался с ней…

И как будто захлебнулся, оборвал и опять начал. Заглянул мне в глаза. Наверное, глаза что-то сказали, потому что он наклонился и поцеловал, а потом, убыстряя шаг, запел уже уверенно, снова остановился, еще раз заглянул в глаза и прошептал:

– Хорошо тебе? Хорошо?

Я кивнула.

– А мне так хорошо, что даже не знаю, что сделать.

– Тебе тоже страшно?

– Очень! Уже много месяцев…

– Чего же… Чего тебе страшно?

– Тебя. Того, что так, так люблю тебя, что не знаю, что же мне делать с этим. Как жить? – Зеленые потемневшие глаза его стали строгими, почти страдальческими, брови изогнулись, сходясь к переносице. – Как вместить такую любовь? Ведь она заполняет все!

– Разве она не радость? Мне тоже было страшно, а сейчас так стало радостно, что, кажется, я поднимусь выше Петропавловского шпиля, чайкой полечу к морю… Смотри, смотри: все было синее, торжественное и странное на востоке, а теперь – какая заря!

За Литейным мостом встала тонкая желтая полоса. В высоком позеленевшем небе строились ряды прозрачных розовых облачков… Лиловые тени убегали. Воздух и камни зарозовели.

– Как великолепно жить на свете! Как великолепно, а люди мучаются. Ну для чего вот мы мучили друг друга?

– Не знаю! Черт меня знает, почему я мучился всю зиму?.. Не мог сказать… Ты – лучше меня! Поэтому у тебя все радостно и просто получается. А я боялся. И злился.

– Как все это странно. Ты совсем свой, можно все сказать, а сколько месяцев была стена! А теперь – вместе!

– Совсем, совсем будем вместе, да?

– Но ведь через несколько дней ты едешь на Байкал, а я в Лапландию… На долгие месяцы!

– Какой я непростительный идиот! Не сумел раньше сказать… Вместе бы ехали!

– Хорошо вместе, но, знаешь, может быть, так и лучше. Слишком странно: совсем вместе. Ответственно как-то! То, что совершается, от тебя не зависит. А надо – еще открыть мир, а потом уж найти друг друга. Надо ждать, когда рассветет.

– Оно уже взошло, посмотри!

Золотые лучи брызнули из-за домов…