Мемориал

…Тут Ирэна с Виолой стали передо мной: Ирэна — с правой стороны, а Виола — с левой; так же как и я — лицом к алтарю. Одеты они были в тёмные мантии, выкрашенные густым, почти синим, пурпуром и вышитые древними письменами (арамейскими? еврейскими?). Знаки блестели — похоже, их выткали золотом и серебром. На головах у подружек моих были расшитые повязки.

Тут Виола уселась на раскладной стул, и на своей лютне, большой, мерцающей, покрытой старым лаком, принялась наигрывать странные неуловимые мелодии, напоминающие то ли Индию, то ли Иран. А Ирэна взяла в горсть порошок и бросила в какую-то фигурную, вроде как из бронзы, жаровенку на звериных лапах, что стояла прямо перед ней на полу, мерцая углями. И мгновенно пошли клубы, запахло благовонной смолой, необыкновенно редкой и ценной, да так сильно запахло, что голова пошла кругом.

…Яко несть во устех их истины, сердце их суетно. Гроб отверст гортань их: языки своими льщаху…

И под эту музыку, в этом дыму, Ирэна подняла руки, так что полы одеяния упали красивыми складками, и что-то зашептала громким и страшным шёпотом. Воздух передо мною заколебался и стал странно-подвижен, как над костром или факелом. И что-то стало сквозить и казаться мне через этот воздух. Или нет, не через воздух, — а через пространство, потому что подвижным стало время и пространство: всё зыбилось, и мне показалось, что я тоже становлюсь прозрачным и зыбким, как воздух.

…Доколе, Господи, забудеши мя до конца? Доколе положу советы в душе моей, болезни в сердце моем день и нощь? Доколе вознесется враг мой на мя? Призри, услыши мя, Господи, Боже мой, просвети очи мои, да не когда умру в смерть, да не когда речет враг мой: укрепихся на него…

…Сквозь туманную зыбь вдруг увидел я очертания реки — это была не Коломенка, а древняя Коломна, полноводная и глубокая, и по берегу её, ближе к церкви, шли люди в белых рубахах, со светлыми, выбеленными солнцем льняными волосами, загорелые, и тянули за собой невод. Только церкви не было — иначе как я увидел бы реку? Пахло травой, рекою, глиной и дымом из очага, и слышалась отдалённая песня, но слов было не разобрать:

…Одержаша мя болезни смертныя и потоцы беззакония смятоша мя, болезни адовы обыдоша мя, предвариши мя сети смертныя. И внегда скорбети ми, призвах Господа, и к Богу моему воззвах, услыша от храма святаго Своего глас мой, и вопль мой пред Ним внидет во уши Его. И подвижеся, и трепетна бысть земля, и основания гор смятошася и подвигошася, яко прогневася на ня Бог. Взыде дым гневом Его, и огнь от лица его воспламенится, углие возгореся от Него. И приклони небеса, и сниде, и мрак под ногама Его. И взыде на Херувимы, и лете, лете на крилу ветреню. И положи тму закров Свой, окрест Его селение Его, темна вода во облацех воздушных. От облистания пред Ним облацы проидоша, град и углие огненное. И возгреме с Небесе Господь и Вышний даде глас Свой. Низпосла стрелы и разгна я и молнии умножи и смяте я. И явишася источницы воднии, и открышася основания вселенныя от запрещения Твоего, Господи, от дохновения духа гнева Твоего…

Что там светится, что проблескивает? Это как будто серебро? Это серебряные кольца и перстни, гривны, причудливые чеканные подвески, это слитки и монеты с коломенским знаком. Едет серебряный князь с соколом на царскую охоту. Играет Зверь Коломенский!

Ночь.

Гулкая тьма.

Эйрена шепчет заклинания, и Виола перестала играть и тоже поднялась и руками своими обратилась во мрак. И вокруг её ладоней шла зыбь, шло движение, еле видный водоворот, и воздух то густел, то разрежался и медленно двигался прозрачными слоями.

Ночь!

Гулкая тьма!