Мемориал

— Ирэн, — тихо сказал я. — Вижу караван.

— Останавливай машину, — так же тихо сказала Эйрена Роме.

Мы шли за ними след в след; огромные глыбы мрака сложились в прозрачный корридор — и мы двигались внутри чёрной галереи: перед нами — повозка (чёрные, закованные тяжёлой грязью колёса), за которой шли склонённые усталостью латники, а дальше, в тумане, угадывалась ещё одна повозка, и ещё…

И непонятно было: то ли священные сокровища увозят из осаждённой Трои, то ли из Коломны везут краденое золото, в котором таится частичка древнего Илиона.

В ядовитом весеннем воздухе шелестели египетские свитки Путеводной книги мёртвых.

Слышалось греческое придыхание.

Шумело море.

Гермес…

Троя!

Призраки лились рекой, но что-то необратимо изменилось в их потоке. Это уже был не сквозняк времени, бесконечно терзающий безысходный водоворот. О нет! Круг разомкнулся, и бесплодное вращение стало иссякающим потоком. Так выходит лёгкий газ из пробитого цеппелина. Поток ещё хлещет, но падение неизбежно.

И мы были в центре этого потока!

Он рвался через прозрачный коридор, сложенный из глыб мрака неведомыми и страшными архитекторами. Куда вёл он? В Ад?

Внезапно тоннель кончился.

Вот как это было: впереди образовалась туманная стена; и я не столько увидел, сколько почувствовал её. И вот — повозка призрачного каравана, кони и люди, один за другим уходили в эти врата, бесследно исчезая из глаз.

Предпоследняя телега уехала во мрак. Ушли и воины, шедшие за ней. А затем — замыкающая повозка исчезла: сначала лошади, потом передние колёса, гружёный корпус, а потом и латники-копьеносцы. Всё было похоже на сон, и лошади и люди двигались точно в полусне.

И вот, едва лишь они скрылись за туманной стеной, как и сама стена бесследно исчезла.

Я оцепенело остановился. Передо мной лежало чистое поле, в лунном свете рядом угадывалась небольшая балка, вдали темнел лесок. Всё растворилось в единый миг.

Илион и ведьмовской семнадцатый век, и два войска, и страшные языческие огни, Перунов бор и татарское пепелище — всё это исчезло одним махом, и остались только мы шестеро посреди безмолвной рязанской земли и звёздная ночь.

— Они исчезли… — прошептал я. — Здесь была туманная стена, вот здесь. Они вошли в неё и исчезли.

— Если слепой поведёт слепого, то оба упадут в яму, — сухо заметил Фома.

Яма.

— Да! Здесь должна быть яма! — вскрикнула Ирэн. — Рома, Игорь, быстро берите заступы из машин и ступайте за ним.

— Погодите, — сказал я. — Не надо никаких заступов. Золото здесь, я это чувствую. Мне надо выйти из себя.

— Ребята, держите его, — быстро сказала Ирэн.

И пока меня держали, я выступил из тела и прошёл эту невидимую стену. Я снова увидел их, эти повозки, но они уже ушли довольно далеко и почти совсем пропали из виду. Впрочем, шут с ними, с повозками. Я чувствовал, что с одним из латников сейчас произошло то же самое, что с этим нелепым Долоном. Он просто-напросто срезал мешок и спрятал его где-то поблизости. Не нужно ничего копать, не нужно расколдовывать створы от Пятницких ворот и рыться в золотой и серебряной коросте. Надо просто увидеть его.

Я тихо и осторожно шёл по долине, всматриваясь в траву, поблескивающую от влаги. И увидел тёмный куст, и подошёл к нему, как будто зная, где мешок, словно сам его туда положил. И почувствовал тяжесть в руке. Поднял. Разорвал холст. Под светом луны холодно блеснула золотая змея.

Я повернулся и быстро пошёл назад.

Очнулся я на руках наших верных друзей.

— Отпустите, заразы, больно. Чего вцепились?

Они отпустили, и я тут же свалился под тяжестью мешка.

— Где Пояс? — спросила Ирэна, опускаясь на колени рядом.

— Вот. Чего, не видите, что ли? — ответил я, протягивая находку.

— Готов. Можно ноль три вызывать, — вздохнула Виола.

— Какое ноль три?! Вы что, ослепли?! — разозлился я.

— Погоди Август, — сказала Ирэн. — Ты точно видишь Пояс?

— Ну да, вот он, в мешке.

— Это духовный образ… Смотри, держи его и не урони. Ребята — тащите его.

Меня подняло и потащило над землёй, сквозь коридор, к пылающим огням.

Они были живые.

Это горели глаза машин.

Книга двадцать вторая. СОЖЖЕНИЕ

Погребальный сруб возвышался, точно башня. Девять дней возили для него деревья с окрестных вершин.

Девять дней оплакивали Гектора илионские женщины и плакальщики, девять дней прошло с того тёмного утра, когда Кассандра увидела с Башни колесницу Приама и повозку Идея, на которой покоилось тело троянского полубога.

Народ Илиона сбежался на призыв колдуньи, ворота распахнулись, и люди вышли из Города огромной толпой, так что едва могла въехать в Акрополь повозка с мертвецом.

Девять дней дал Ахилл на погребение Гектора — той горькой ночью, когда они с Приамом встретились, волею Гермеса, в стане мирмидонцев.